Примечательные проекты

Игра "Лидерство", февраль 2009 г. Севан


Февраль 2009, Севан.

См. ПДФ вариант здесь.

Игра Лидерство. Разрыв непрерывности

 

Рефлексия-рассуждение-мемуар-отчёт

 

  1. Пре-игра

 

Цепь событий: мероприятие Алерта в Брюселе, куда меня пригласили, затем мероприятие нашего офиса по свободе выражения, затем игра лидерство, затем поездка в Истанбул на встречу сети Евразии... Слишком много густых событий, одно за другим. В Брюсселе и Истанбуле в дополнение к основной повестке беру на себя другие обязательства: встречи, обсуждения совместных проектов... В Брюсселе ещё мучаюсь из-за отсутствия чёткой методики проведения встречи, в Истанбуле уже мучаюсь... Но невозможно всё делать в форме креативных игр. Пожалуй, Давид как всегда прав: казалось бы, на Свободе Выражения должен был устать, как собака, именно потому, что это была не игра, не совсем игра, но устал, как собака, только лишь на самой игре, это усталость другого рода, всепожирающая усталость, усталость, после которой, сколь бы ни был просветлён, чувствуешь дыхание чёрта, геенны около себя: выложился без остатка, потратил жизнь. Жизнь можно тратить по-разному, часто тратишь на недонапряжённость, поэтому-то и курю, а тут тратил на всеполнейшую напряжённость, прожигаю, но, как ни странно, кажется, что физически выздоравливаю, а нравственно старею.  И на эту усталость наложилось напряжение в Истанбуле, общаться с турками было приятно, с местными армянами—менее, с евразийцами—так себе, хотя не неприятно, всегда есть приятность при общении с чёткими профессионалами, даже если они узкобоки в чём-то. И плюс сам себе устроил напряг дополнительный—перелёт в Атенс хоть на одну ночь, погулять по Плаке, сфоткать руины Акрополя—это чтобы хоть как-то сбалансировать потерю Истанбула—вот, тоже древняя столица, но—наша, не отдали, хоть турки сегодня и интереснее греков, которые, всё же, довольно милы, колоритны, часто даже менее европейски выглядят, чем турки, особенно женщины колоритны—своми рублеными лицами и как на шарнирах ногами—помню первую гречанку, Димитрию, подругу Наташи из Москвы, встреченную мною в 1985 году—я тогда думал, что она—инвалидка, и только затем понял, что многие гречанки таковы: у них рубленые узкие лица, до безобразия, и ноги короткие и широко расставленные, как на шарнирах. Безобразно-прекрасные новогречанки.

 

Усталость на усталости, но посмотрим, что же осталось в плане воспоминаний от игр, которые стираются, затираются, за месяц четыре крупных хэппенинга—это много, слишком много, я был так напряжён, что даже забыл, что улетать в Истанбул в ночь того же дня, что и возврат с игры на Севане, думал, ещё день впереди, и только дома, за несколько часов до вылета сообразил, что это не так. Знал, забыл, думал иначе, затем вновь знал. Забывчивость—возрастная ли, или из-за экстравертного раструба внимания—а не то же ли это всё самое?—свойство, с которым борюсь, сколько мнемонических способов придумал... Забывчивость благостна—вот и многие перипетии этого месяца уже забыл, и забуду глубже, как и другие игры. А ведь, всё же, первая полноценная игра в течение четырёх лет! Сколько с тех пор изменилось!

 

Мероприятие «Свобода выражения»: был доволен средним уровнем мыследеятельности, запланированным в сетке Давида, конкретикой, которая результирует наилучшим способом в планах действий. Но необходимость играть—и не играть—сделала меня неуверенным в себе, чем я и поделился с игроками—Падшим Ангелом, Взлетающей Лебедухой, Винни-Пухом, Винни-Пухой и одним-двумя другими. Игра—напряжение, которое необходимо скручивать, вкручивать, если хочешь чего-либо добиться всерьёз. Напряжение у нас возникло, не мог я допустить, чтобы не возникло, и было оно в первую очередь о роли аффтра, творца искусства, в современной Армении. Лебедуха и Винни-Пухи не хотели никакой ответственности, им было хорошо и так, или они делали вид, личной никакой ответственности они не хотели, а я их шпынял и шпынял, приводя в пример Падшего Ангела—что если без ответственности, то кончат как он. Было смешно, они хотели вывести меня из себя, им это не удалось, но они аплодировали, когда я крикнул на одного из них, один только раз, да и то театрально, было смешно, когда они решили «разрушить наши планы», они начали запрещать слова и думали, что «справились» со мной, а на самом деле—выкидывали собственное напряжение, строили из себя группу, и если бы не конец работы, может, и построили бы.  Разрешишь ли? Ведь не разрешишь? Было смешно, когда они удивились, что я разрешил им, по их мнению, дурачиться, а на деле—диагностировать состояние «городской культуры». Дамы держались крепко, а Винни Пух страдал, мучился, волновался, чуть до слёз не доходил, думал, строил вокабулярий—и Падший Ангел мудро и скромно давал свои советы Падшего Ангела.

 

Общаться с людьми искусства в современной Армении—тем более интеллектуалами этой области, концентрирующимися вокруг Лебедухи—странно. Они как будто живут не в современном мире. Они собой довольны и довольны жизнью. Они наблюдают процессы как бы извне. Они анализируют процесс. Они не есть поле искусствоизмителей Европы или США или России или Турции. Они есть поле искусствоизмителей в себе. Может, так и надо, тем самым не теряется надежда, что они не только измители, но и потенциально создатели, или хотя бы гумус для создателей.  У меня всё ещё нет ключика к ним, и это хорошо. Ситуация потенциально напоминает Монпарнас и Монмартр 1880-1930 гг. Но есть ли среди них такие величины—другой вопрос. Быть может, со времён Чаренца мы привыкли иметь такой монпарнасик безо всяких чаренциков. Но не всё так однозначно чёрно. Винни Пушитска пишет статейки нормальные, а это уже много. Она думает, что пишет стихи, но... Это неважно. Лебедуха делает журнал, и это нормально. Она думает, что она также и телезвезда, и стихописка—но... Это неважно. Пух преподаёт, и это нормально. Он думает... что он ничего не думает, и его не прищучить—но это неважно.

 

Мероприятие имело свой многократный и многосторонний смысл, чуть-чуть взбудоражив страну и также вылившись в ряд интересных и важных идей, как, например, в более институционализированную и выполнимую, чем ранее, идею синклита. Ну и прекрасно.

 

... Времени не было осмыслить сетки, хотя сетка мероприятия понравилась до деталей: «экранные искусства», а сетка игры вызывала вопросы, скажем, почему вновь слово «регион»? Во многих планах это было верное слово: для участников, чтобы их внимание сосредоточить на окружении страны, а также чтобы это окружение сравнить с их маленьким, местным регионом, «районом», но для команды игротехников это было трудное слово, также как и ряд других, ибо приходилось распредмечивать игротехников из-под игровых разработок предыдущих эр, ведь игротехники тоже люди, и они попадают в силки фиксации на той или иной форме, на том или ином наполнении того или иного понятия... Видно, Давид важность для участников предпочёл трудности для техников, и многие понятия—государство, мы, я, ценность, уже были покрыты флёром переобсуждённости мыследеятельностными способами именно этой команды, что создавало специфическое испытание для игротехников, что стало важным фактором игры. Таким образом, сосредоточенность на тренинге для молодых участников—уже была несколько фиктивна. Как и обычно, любые предположения, созданные до игры, меняются до неузнаваемости в процессе, ибо игра создаёт новую реальность, и в этом смысле я с уверенностью шёл на данный эксперимент, понимая,  что, если игра обучающая, то и старые наработки внести может иметь смысл, а если это настоящая игра, создающая новую реальность и новые разработки, то и вышесказанное, ввод «домашних заготовок» игротехников, не должно стать, в конечном итоге, проблемой: игра всё съест и перемолит до неузнаваемости.

 

Экстравертная перегруженность до игры является ли распредмеченностью? Не знаю, но именно из-за того, что был наименее опытен в осмыслении понятий ценность и закон—а закон, к тому же, более нов в сетке наших игр, чем многие другие понятия были—в игре «Лидерство» вызвался вести эту группу: ценность, закон и т.д. А то боялся, что традиционное распределение ролей приведёт к тому, что каждый будет играть то, с чем хорошо знаком. Но зря: произошло прямо противоположное почти, что и прекрасно.

 

Мои проблемы с понятием ценность в контексте наших игр известны: оно, для меня, недостаточно распредмеченно преподносится и тем самым остаётся тощей абстракцией, нежели объектом. Так, сразу же возникает предположение, и часто в целых группах и в целой игре оно не пересматривается, что ценность—это, так сказать, хорошо, что ценность—она, так сказать, ценна, ценна сама по себе. Антиценность, по-моему, не придумана пока в игре. Итог: структура ценности недоразработана, а сама ценность вкладывается во всякие цепочки, в систему, как необходимое звено, недостаточно критично.

 

Другой момент, который имеет смысл подчеркнуть перед переходом к самому потоку игры: формы, схемы и довление языка схем. Некоторыми выказывается озабоченность в ряде вариантов: или что слишком повторяются некоторые формы из игры в игру, или что некоторые игроки сверхформализованы в том смысле, что играют форму, а не её соотнесение со смыслом, с наполнением. С содержанием. На первую озабоченность необходимо замечено, что повторение форм столь же опасно, сколь и повторение слов: смотря какой смысл этим выражается. И если на мероприятии пытались запретить некоторые слова, то и нам можно, если чувствуем, что не в состоянии данные формы заполнить новым содержанием, запретить некоторые формы. Так, я запретил форму граната во время игры в группе. Вторая же озабоченность ключевой важности: думать надо не формами, а соотношением формы мысли и её содержания, это и есть «шаг влево, шаг вправо»—стреляем без предупреждения. В этом смысле, быть может, традиционное понимание форм как схем, которые используются в науке с незапамятных времён, ещё до осмысления того, что схемы—это формы мыследеятельности, поможет. Привнесение дополнительного педалирования на формализацию мышления, на рисование идей имеет смысл в процессе креативной игры, особенно в её начале, для ряда прикладных целей: научить участников этому способу, помочь им распредметиться, познакомиться с языком форм и схем, и т.д. Однако же, если речь идёт о попытке осмысления через игру определённых проблем или создания объектов исследования или действия, то с необходимостью наступает момент ломки самодостаточных форм и изменения их, иногда до неузнаваемости. Невзломанная форма в игре становится метафорой, мешающей развитию действия. Мысль требует своих собственных форм.

 

  1. Игра «Лидерство»

 

Группа ценности, законы и т.д.

 

День первый.

 

Как я уже сказал, если распредмечиваться по поводу понятий ценность и закон мне и не требовалось, то как-то соотноситься к ним всё же требовалось, и тут отсутствие личностного багажа в предыдущий период, то, что я убегал от осмысления этих понятий всерьёз—было как помехой, так и преимуществом. Помехой—ибо не было в группе экспертов по этим понятиям, также, как и по никаким другим, чтобы восполнить недостаток эрудиции. Преимуществом же, ибо это давало возможность всерьёз впервые попытаться мне лично начать осмысление этих понятий. Т.е. поучиться чему-либо, осмыслить что-либо хоть чуть-чуть. Впервые. Правда, слово закон было мне более знакомо—я изучал философии права в своё время, а также историю науки. Это помогло мне быстренько подтолкнуть группу к пониманию того, что, хоть слово закон и стоит около слова ценность, речь необязательно должна идти только о человеческих законах, или социальных (ибо и те и те человеческие), но может также и идти о так называемых натуральных законах. Это помогло первому опыту распредмечивания. Сложнее было со словом ценность. Тут моё мышление шло параллельно мышлению группы, и не отразилось в итогах дня, ибо необходимо было бы много лекций читать до того, как выйти на общий уровень понимания. Для меня было достаточно, что в группе был лидер, который вначале обобщил все картинки в одно целое (черновик), а затем дал схему арифметического складывания ценостей в большие ценности, тем самым обозначив равновеликость малых и больших ценностей, хоть схема в целом и осталась на уровне предметности. 

 

Однако для понимания необходимо объяснить, чтО я думал о слове ценность на момент игры. Я уверен, что это слово разработано в науке достаточно, есть аксиология, но я её не читал. Есть три ситуации, когда я встречал слово ценность: одна в семиотике, другая в играх Давида, и третья в призывах к нашим ценностям провинциальных диктаторишек. Соотнесение слова ценность с экономическими теориями—будь то марксова или безмарксова—другая область, и здесь тоже это слово выступает не как сущность, а как или функция, или предмет. В семиотике считается, что слово ценность как-то скоррелированно со словом значение. Значение—это ценность. Ценность—это значение. Более того, значки «и т.д.» в названии нашей группы с необходимостью для меня означали «знак»: ценность, закон и знак есть нечто, что имеет, кроме своего непосредственного содержания, также и опосредованное, отсылающее к чему-то иному содержание, и это является чем-то, что объединяет ценность и закон, на мой взгляд, а также знак. Но я никак не вводил это моё узкоспециальное понимание в игру группы, понимая, что тут я профессионально предметен, такой ввод поведёт нас в труднопреодолимый тупик, заставит меня чуть ли не играть, если не хуже—монологизировать, а не вести группу, и «и т.д.» имеет намного больше функций. Опять-таки, было смешно, что участники предыдущей (экспертной) игры, которые много игрались с этим « и т.д.», ожидали повторения ситуации в данной игре.

 

Но тут я хочу помонологизировать.

 

Монолог о знаке.

 

Есть некоторый паззл в понимании знака, который до сих пор, мне кажется, однозначно не решён в мире, и может, стоит применить принципы мыследеятельностной методологии для продвижения ситуации в этой области. Итак, первое условие—знак необходимо начать интерпретировать как вещь, а не наоборот (вещь как знак или знак как знак), если мы допускаем, что знак есть нечто специфическое, специфическая вещь, если вещность его мы предлагаем его знаковости. Иначе различие будет не таким чётким. Если знак интерпретировать как вещь, то мы видим, что он имеет две формы: форму организации материала (чернила, которыми буковка выписана на бумаге, и бумагу) и форму-структуру (форма знака буковки). Соответственно, знак также имеет минимум два содержания: материал, из которого он составлен (химический состав чернил и их взаимодействие с химическим составом бумаги), и содержание, которым он обозначает нечто вне себя. Это последнее содержание в свою очередь делится минимум на два или лучше, в развёрнутом знаке, на три аспекта:  значение (весь ранжир значений), т.е. тот смысл знака, который присущ ему в состоянии тощей абстракции (слово в словаре); смысл, т.е. то его значение, которое он получает в данном синтагматическом контексте[1]; и референт, что есть отсылка к образу того явления/понятия, которое обозначено данным знаком. Как видим, я начал рассматривать знак вначале как вещь, и лишь затем как знак. Это позволяет не забывать о её материальной вещественности, а это важно. Методологически точнее было бы, однако, начать и даже с ещё более продвинутого: рассмотрения знака как вещи в действии, вещи, которой действуют, инструмента. Т.е. традиционный подход к рассмотрению знака необходимо перевернуть с ног на голову, чтобы получить восхождение от абстрактного к конкретному.

 

Далее необходимо переходить к анализу значения отдельно (традиционно: парадигматическая семантика, структура системы языка), смысла отдельно (традиционно: синтагматическая семантика, структура системы речи) и референта отдельно (традиционно: метафизическая семантика, структура системы мышления как тощей абстракции или отражения мира в человеке и наоборот). При этом во всей операции подобного анализа мы находимся в предметной сфере, т.е. в сфере тощих абстракций, ибо мы не совершили восхождения от абстрактного к конкретному. В конкретном случае коммуникации всё это усложнено необходимостью принятия во внимание минимум двух коммуникантов и тем, что знак коммуницируется только в виде завершённого, совершённого действа/действия/деяния/акта/акции, тут же выводя нас в сферу деятельности (что вводит категорию воли), что требует применения теории деятельности как минимум для научного анализа, и других приёмов для методологического анализа знака[2].

 

Предположим, что всю эту картину читатель уложил в голове. Сложность тут в сопоставлении и соотнесении двух реальностей знака—как вещи и как знака. Следующее усложнение—что любой не-знак может использоваться как знак во вторичной своей функции, и что любой знак может использоваться как не-знак. Вот так можно начать исследовать знаки, нечто наиболее исследованное человеческой цивилизацией, в попытках всё же объяснить остающиеся загадки и дать целостное обоснование тому, что есть знак. Соответственно, по моей гипотезе, так же именно следует и начать исследовать ценность, пытаясь выработать её, так сказать, внутреннюю структуру. И то же самое о законе. Однако это исследование, как видно из предыдущего, будет расстилаться, хотя бы до довольно долгого времени, в области методологического использования научных подходов, нежели собственно креативной мыследеятельности, т.е. через выражение предметных плоскостей исследуемого будет развёртываться картина достижений до сегодняшнего дня человеческого духа, нежели новое и обобщённое видение будет преподноситься. И только после совершения определённых процедур над этими штуками и людьми, на них глядящими, после преодоления предметности, распредмечивания и т.д. блок-схематическое изображение их как многоформных и многосодержательных предметов в конце концов, быть может, переродится в креативное изображение системного объекта, претендующего на сущностность. Но этого пока ещё, насколько мне известно, человечество не достигло, из-за предметно-прагматической привязанности в жизнедеятельности к ценностям и законам.

 

Поэтому я, как «правило большого пальца», в своих обычных подходах к ценности использую понимание его как придания значимости кем-либо чему-либо, лежащему вне данной особи или того, что может быть выведено за рамки данной особи, хотя бы при помощи ментальной операции. Т.е. (о) значение для меня равняется ценности, а сам процесс означивания является также и,  в эмбрионе, процессом оценки (против чего один мой пэн-пал сильно возражает, не желая связывать ценности, которые, по его мнению, неизмеримы, с оценками, которые есть измерение. Я же с этим несогласен, ибо всё сравнимо, следовательно—измеримо всё, даже ценности, и даже если они взяты как сущности всерьёз).

 

Кстати, кроме натуральных и человеческих законов группа также и определила предметную область божественных законов, не углубляясь, что же это на самом деле есть, и хорошо, что не углублялась. Впрочем, это, скажем, категорический императив, что, скажем, можно определить как человеческую формулировку божественного закона, также, как, скажем, упрощая, можно сказать, что мораль принадлежит человечеству, а нравственность—чему-то иному.

 

Конец монолога о знаке

...

Продолжение отчёта о дне первом.

 

В первый день группе была задана сверхсложная задача—справиться с минимум шестью или более понятиями, и естественно, что по пути к распредмечиванию не оставалось времени для серьёзного обсуждения того, чтО есть цивилизация и чтО есть культура. Более того, опять возникала опасность потери малых подвижек распредмеченности, в том числе и игротехника, ибо ждать, пока группа обнаружит, что цивилизация едина, времени не было, подсказывать им означало бы закреплять смотрение в рот игротехнику, а ждать выработки новой концепции, ещё более необычной, времени не было и средств для достижения такого, без повторения задов и без разрыва развивающейся цепочки, струечки мысли, не предвиделось. Однако решение было найдено в достаточной мере элегантное, тангенциальное, как часто и происходит в креативных играх. Мыследеятельность группы, вихрясь вокруг подкинутых слов, поехала, как поток, сметая всё на своём пути, в поисках цели, которую, в скобках заметим, все знали (лидерство) и игротехник, понимая, что все знают, не преминул вывести в нетабуированную зону разрешённого понимания, объясняя, что не обязательно рисовать или формулировать лидерство, чтобы быть лидером.

 

Из понимания того, что есть натуральные законы, было понято, что их преимущество—в повторении. Из этого было ясно, что есть сфера неповторимого. Эти две области (законы, которые означают нечто повторяющееся и, следовательно, используемое для угадывания) и неповторимое, наложились на понятия культуры и цивилизации[3], и было решено определить эти две вещи через один признак: цивилизация—то, что строится на повторении, а культура—всё то, что неповторимо. Хотя в плане человечества здесь открытия нет, но в плане динамики в группе, можно сказать, что группа дошла до той степени творческого мышления и решения загадок, которая была достижима в данный день.

 

Ещё одним маленьким важным моментом было то, что разрывы—скажем, между повторяющимся и неповторимым—были обозначены группой очень чётко. Понятие разрыва лейтмотивом шло через всю работу группы, и является ключевым для объяснения последующего. То, что арифметическое сложение ценностей из малых в большую, притом что все они также и равноправные ценности, было изображено в поле пути повторяемого, т.е. натуральных законов и цивилизации, а не неповторимого, тоже важно: ведь неповторимые ценности, или ценность неповторимого, функционируют по-другому.

 

Угадывание будущего через повторяемое было также спарено с введённым группой понятием «пост-событие», относящимся к будущему. Армянское слово «до-событие» (нахадеп), юридический термин прецедент (возник при обсуждении человеческих законов)  породил новое понятие (антецедент?).

 

Но механизма пока ещё не было. Был уровень вырабатывания понятий, распредмечивания, вырабатывания вокабулярия, отдельных вспышек креативности, общее изображение потока мысли дня.

 

Хотя у группы молодёжи мало было профессиональной, специализированной предметности, у них была очень сильная местечковая предметность, запредмеченность (церковь, семья, патриотизм, уважение к старшим и т.д.), которую они и мечтали распредметить. Получалось так: им внушают одно (уважение к семье, к церкви, к обучению) а жизнь их закидывает всё далее и далее вглубь прозябания, безвременья. А те, кто вырывается из этого тупика—уж не делают ли они всё наоборот? Не уважают семью, не верят в бога, не уважают старших, не являются патриотами? Или делают всё так же, но почему-то успешны в мировом масштабе, в отличие от нас? Что же мы делаем не так? Этот-то конфликт и делал важным процесс распредмечивания, в частности в отношении к понятиям ценность, закон и знание.

 

Стало также ясно, что представители джинишяновского круга, как дети с высшим образованием, более готовы к новому, более гибки, более готовы перестраиваться, чем представители молодёжных банков. Что, в принципе, прекрасно: это значит, что молодёжный банк работает с настоящими детьми из провинций.

 

В итоге первого дня игра для группы приобрела, на мой взгляд, значение интенсивного семинара по метафизике первичных понятий, и так ими и воспринималась. С одной стороны, это прекрасно: лидер должен иметь первоосновы для мировоззрения и умения их составлять, способы для определения собственных первооснов. Но это также и стало проблемой: ведь главное было—выйти на действие, а модус изучения не предполагает действия вовне, изменения мира вокруг, а всего лишь понимание мира вокруг, абсорбцию, ояивание мира, его дрессировку для себя.

 

День второй.

 

Оставление недораспредмеченными ряда понятий, как, скажем, ценность, от игры к игре опасно. Преподнесение понятия как такового, голого, вне контекста как заранее положенного объекта может увести в сторону: ведь вполне вероятно, что оно не есть объект в восприятии участников, а есть всего лишь тощая абстракция. Это подобно внесению в игру понятия бог. Есть понятия, которые собственное распредмечивание сильно табуируют. Приходится разбивать стенки. Ко второму дню группа была поражена претензией на сверхсистемность, сверхзавершённостью круга в картинках некоторых других групп, и наличие разрыва между повторяемостью и неповторимостью в схеме своей группы, поставленное чуть ли не в вину группе и в этот день, и в последующий, явилось важным моментом самоопределения. Группа понимала, что хоть она и тоже завершила круг в первый день при помощи стрелочки, идущей от конца в начало, но у неё-то этой завершённости нет.

 

Начинался день конечного выброса домашнего и одновременно—осмысления языка игры, пространства игры, день, чреватый первыми серьёзными общегрупповыми циклами. К счастью, в программе дня было принципиально новое понятие, экономика, понятие, своей предметностью заставляющее думать, как внести предмет в цикл. В другой группе это в тот же момент или в последующий было преподнесено как «ну и что? введём экономику как кружочек—и дело с концом», или как-то в том же роде. Да: достаточно принять цикличность жизнемира, и всё объяснено, и ничего предпринимать не стоит. И даже это может стать источником энергии: а может, ларчик и правда просто открывается? В вопросе выборов направлений страны при потенцировании лидерства именно данного среза—такая постановка проблемы тоже правомочна: будем жить вечными ценностями, и катись в тартарары цивилизация, развитие и т.д.! Лишь бы безопасность была (сик!)—а там, будем бутиковой страной... Экономика в бутиковой стране дело незнамое, там есть семья, любовь и бог, а при чём тут экономика? Хлеб насущный от бога...

 

Приблизительно та же ситуация сложилась на миг в предыдущем мероприятии (по свободе слова) во второй половине первого дня: и тут один из игроков начал объяснять, что наш мир держится на воровском законе. Можно сидеть сложа руки, но тогда, по его словам, воровской закон есть то, что движет нашу конкретную жизнь вперёд. Хотим ли мы этого? Так цикл был преодолён там. Он преувеличивал значение воровского закона, но и в самОм этом преувеличении был мессидж: так это видится.

 

Возвращаясь к игре. Оказалось, что в группе есть два экономиста по образованию. Однако системность их знаний и взглядов оставляла желать лучшего, они сами честно и смущаясь сознались, что так и не поняли, что такое экономика. Пришлось игротехнику, который в этом тоже не специалист, сделать краткую лекцию-брифинг, по верхам того, что он знает и понимает, через картинки.

 

Лекция-брифинг: политэкономическая сказка.

 

Маркс предложил понимание экономики, в котором главное—вложенный в продукцию творческий труд человека. Он и создаёт дополнительную ценность (прибавочную стоимость). Это означает много первичных допущений: скажем, что труд—благородное дело (и есть постоянная опасность ошибки в сторону физического труда), и что, скажем, свобода связана с необходимостью, и что если не заработал—нечего тратить, и ряд других допущений. Однако эксперимент марксовый на земле привёл к ужасающим последствиям, и возобладала иная точка зрения, а именно так называемая капиталистическая. Она исходила из других предпосылок, а именно: что есть идеально-абстрактный Рынок, в котором всё сбалансированно. И есть реальный мировой рынок, состоящий из меньших рынков, где в реальности все балансы нарушены. Все балансы стремятся к нулю, но в каждый данный момент они несбалансированны, есть зазор между спросом и предложением, предложением и спросом, и вот именно этот зазор и есть то, что заполняет экономику, двигает её. Ещё один закон, обнаруженный ещё Адамом Смитом, гласит: выгоднее почему-то то, что произведено в пункте А, продавать в пункте М, а не в том же пунтке А. Почему это выгоднее—опять-таки, есть этому математическое объяснение: так как пункт А специализируется на предложении данного товара, а пункт М—на спросе на него, а специализация способствует эффективности. Но получается, чем дальше от места производства продаёшь товар, тем выгоднее. Далее. Ударение перешло от продукта труда на бизнес, т.е. казалось бы, деятельность, и деятельностники должны радоваться, но в итоге не оказалось привилегированных типов деятельности: производство физического товара версус услуги-сервиса версус интеллектуального товара версус денег версус фикции версус фокуса—стало неважно, что именно производится. Произошло максимальное отчуждение производителя от продукта труда, а это—челлендж, не меньший, чем сама глобализация, с которым ещё надо утрястись, его абсорбировать. Единоличное производство продукта почти сошло на нет, даже в традиционно единоличных областях целостного труда, таких, как ваяние скульптур или живопись.  Всё это как-то влияет на чувство справедливости, учитывая, что материал (земной шар и человечество) ограниченны, и хотя умножение человечества можно планировать и осуществлять, умножение нечеловеческих ресурсов не так-то легко осуществлять, оно отстаёт: размножение людей дано от бога, размножение ресурса—тяжкий всечеловеческий труд.

 

Но есть и ещё другой момент: а может, это не так? Ресурса всем хватает, но именно для того, чтобы обеспечить видимость для бизнеса между несбалансированными спросом и предложением мирового баланса, необходимо делать вид, что его недостаточно? Глобальный марксизм, Валленштайн и другие исходят именно из этого. Более того: если ты продаёшь свои мышцы и получаешь деньги и творишь, за это, дополнительную  ценность, то ты благороден. А если тебе недоплачивают, или если за штуку, которая стоит Х, берут 10 раз Х, потому что могут—то в этом есть обман. Итак: может, бизнес это обман? Вопрос тут в следующем: по кап проекту, весь мир расцветёт благодаря развитию свободного рынка, который подстёгивает предприимчивость. Но если в кап проекте есть обман—эксплуатация, то, может, это сказки, что весь мир расцветёт, а труд всегда построен на рабстве, просто рабы сегодня—это неразвитые регионы мира, и они должны так и оставаться таковыми (или, вернее, в мире всегда должны быть неразвитые регионы), чтобы обеспечить работу механизма рынка?

 

Вот нерешённый вопрос, методологический вопрос экономики. Далее, из кап проекта следует, к примеру, что необходимо иметь больше денег, чем товаров: чтобы давать в долг, а в долг необходимо брать, чтобы новые бизнесы открывать и таким образом подстёгивать экономику и развитие, производить новый товар, и т.д. Растягивается по времени отдавание долгов. Долги растут, ибо человечество придумало и взлелеяло ростовщичество, как ни убивал его Раскольников. Целые лидирующие кап страны начинают жить в долг самому себе и всему миру. Но это только фикция, условность, ибо никто не собирается эти долги отдавать полностью. Но в момент, когда случайно несколько акторов вместе перекрывают отдачу собственных долгов, случается кризис, и чем более глобален мир, тем более глобален этот кризис, и весь план свободного рынка оказывается под угрозой.

 

Тут, по идее кап сценария, на помощь приходят государства. Справедливость отдана государствам, поэтому они и возродились сегодня, как в 19-м веке: ибо абсолютно-идеальный рынок, помещённый в реальный мир, несовершенен. Государства, якобы, должны балансировать экономические и финансовые кризисы. Но так как они сами находятся внутри системы, всё, что они могут—это делать то, что считают правильным, а эффект их воздействия непрогнозируем. Так, выход из кризиса случается случайно: время прошло, то же самое, что сказать, что государства воздействовали. Это тот же принцип, что если сидишь в тюрьме, лучше орать, чем сидеть тихо: поори, авось что-то изменится, и вся ситуация изменится в целом (если не боишься, что тебя изобьют, что тоже есть изменение).  Будешь сидеть тихо—уж никак не поучаствуешь в том, что-то изменится, или нет.

 

Черновики картинок этой лекции потеряны, но это неважно: ясно, что много интересных проблемок возникает из этой картинки. Обсуждение её привело к возникновению картинки взаимоотношения между институцией и человечком: институция хочет поглотить человечка, она сопровождает всю его жизнь, и человечек внутри неё может быть  счастлив или несчастлив. Вне неё—он для неё есть хлеб насущный: ведь по кап сценарию не натуралистический ресурс важен, а человечек. Это и есть главный ресурс. Кап сценарий питается человечками, оприходует человечков, причём чем дальше они от институции, тем они выгоднее для неё, тем она бОльшую цену для их приобретения предлагает. Естественно, Куба была выгоднее Советскому Союзу, чем Армения, а Турция, Израиль и Китай—выгоднее США, чем Африка, уже исторически аппроприированная. Далее, теоретически необходимо предположить человечка вне институций, а также человечка, который плавает на волнах, поднятых институциями. На той схеме даны также типы институций: скажем, секретная или скрытая (теория заговоров подобное допускает). Институции сосуществуют, кооперируются или конфликтуют. Тогда выигрывают те или иные институции[4].

 

Конец сказки.

...

Продолжение отчёта.

 

Слово институция, возникшее ещё в первый день, стало ответом группы на слово экономика (хозяйство). Институция—это нечто, существующее в среде с другими институциями, но внутри себя имеющее свои собственные правила. Это—ценность (внутри себя положительная, извне может быть как положительная, так и отрицательная). Они состоят из ряда организаций (как, скажем, вузовская система—это институция, а каждый университет—организация). (ср. понятия учреждение, институция, организация)

 

Я ещё до игры думал, что важным моментом в постижении понятия лидерства является осознание того факта, что организации сопровождают человечка всю жизнь, он переходит из организации в организацию. Группа предпочла термин институция—и тем лучше, можно сказать, что она вышла на уровень азов неоинституциональной экономики, а это традиционная тема нобелевок ;-)

 

По этой схеме видно, что выложен очень даже законченный круговой контур системы. Итак, группа наконец, после долгих усилий, вышла в цикл. Единственное нетипичное в ней—это то, что человечек подальше от институции более ценен ей, чем тот, который поближе или внутри. Институции стремятся к бесконечному расширению и аппроприированию всего и вся вокруг, и единственное, что их балансирует—это наличие других институций, иначе они бы съели весь мир и погибли бы, объевшись.

 

Если бы работа группы на том закончилась, было бы довольно грустно, ибо цикл был бы полный. Но группа всё же вылезла из полного цикла, на втором плакате изобразив линию отреза, а именно, что человечек, за которым охотится институция, со своими целями никак не вмещается в мировой план институций. На том же плакате также изображено, что институция в погоне за человечком должна предлагать ему всё более и более отклоняющиеся от какой-либо оси ценности, ибо если предлагать одно и то же, это приестся, мировой баланс установится, и бизнес погибнет, и институции исчезнут. Поэтому институции вынуждены формировать спрос, чтобы затем предлагать ему соответствующее. Но, опять же, всё это никак не соотносится с целями самого человечка, тут человечек—всего лишь управляемый винтик в системе, потребитель. Всё, что относится к интересам человечка вне этой системы—экономическому миру, как он осмысляется сегодня—не дано.

 

День третий.

 

Время, потраченное на осмысление экономики и общая усталость от мыследеятельностного перенапряжения привели к классическому затору на третий день. К тому же многие заболели.

 

Собраться вместе и решить за четыре дня ряд проблем: я—человека—в современном мире; человека в Армении; Армении в мире; и при этом чтобы ничего плохого не получилось, а между тем, чтобы план был более менее реалистичным—и это в нашей, сегодняшней действительности, когда Армения ежедневно отстаёт от развивающихся участков мира на целые эпохи—непосильнейшая задача. Радостно отметить, что, хоть часто и на подсознательном уровне, участники игры поняли, какой вызов им брошен, и попытались с честью выпутаться из положения. Большая часть дня была посвящена протопту, освоению пройденного, освоению результатов других групп, новому пониманию как схем предыдущих дней, так и приёмов мыследеятельности. Итог—или цикл, или пустота.

 

Я в какой-то момент понял, что есть два пути: или продолжать делать вбросы, а это становилось опасным, ибо в группе не было никого, авторитетнее игротехника, и вбросы игротехника могли привести к запукорке собственного умения мыслить (а оно и так было пунктирным), со всеми последствиями; или—пойти всерьёз на кризисный день, согласиться, что итог будет непонятно какой, и посметь развернуть весь кризис в полной красе. Надо сказать, что такая смелость в игротехнии была применена мною в первый, пожалуй, раз. Во все предыдущие разы я, сколько помню, считая самым важным результат на плакате, подталкивал группу, чтобы вывести из кризиса. В этот раз я оставил их самим выпутываться, только помогая мелкими штришками—подталкивая к тому, чтобы вышли из цикла, или запомнили зарубку мысли, важной в последующем, или не отклонялись при протопте за пределы мыследеятельности—в обыденное мышление или метафоры. Оставались ещё ростки обыденного мышления, к тому же идентичность группы заколебалась из-за заболевания ряда ключевых и не очень игроков, часть из которых не пришла на игру, а часть пришла.

 

Но я оставил их выпутываться, в основном, самим, с целью сколотить настоящую мыследеятельностную команду для последнего, решающего дня: они эквализировали взаимный уровень понимания, рефлексии, абстрагирования, и постепенно отдельные проблески рефлексии, креативности, распредмеченности превращались в общий экран мыследеятельности. Но, из-за глубины кризиса по всем параметрам, он, этот экран, проявил глубоко архаичную, мифемную картину: жизнь как кинотеатр. Она начинается от взрыва-вовнутрь (implosion) и заканчивается взрывом-вовне (explosion). Люди—сидят и смотрят фильм, войдя тихонечко после взрыва-вовнутрь. Затем так же незаметно встают и уходят, а остальные продолжают смотреть фильм. Вдруг из комбинации того, что на экране и сидящего кого-либо в зале возникает красивое чудовище: ужасно милый группометатель (айландак сирун хмбакоцич): его пятка вылезает из экрана, у него много рук, много ног, много голов, он многое может сделать. Он и мужчина, и женщина, ни мужчина, ни женщина, в общем, это мифемное существо из какой-нибудь Рабиндранаты или Тагорианы, в крайнем случае—камасутровщина. У него есть три ограничения: взрыв-внутрь, который его создаёт, взрыв-наружу, который его хоронит, и сердце—любовь, его ахиллесова пята.

 

Так в статику жизни кинозала ворвался некто, туда не вмещающийся. Так был разгромлен цикл группы, так был преодолён его кризис, так был введён деятель полноценный, многоидентичный сторук-стоног-стоголов, но для преодоления этого глубочайшего кризиса и для создания мыследеятельностной команды всерьёз понадобилось реально погрузиться в глубины архаики. Что и закономерно. Можно предлагать как предвыборную стратегию: чтобы малотекстонагруженный народ вывести к действию, необходимо углубляться в мифоархаику, но не ту, что запредметилась, не в современные интерпретации мифов армянских, а, скорее, в общемировую, а то креации не будет, всё закончится формальным мифом.

 

Но работа группы этим не завершилась: из бумажек было сделано много самолётиков, и на них были выписаны все слова, понятия, вещи, концепты, созданные игрой или группой, рисуночки и т.д. Затем, во время перформанса, при словах «взрыв вовне» группа бомбардировала сидящих в зале всем этим. Это были недообъектированные понятия, с которыми группа прощалась. Отдельные руки и ноги человечков разлетались, попадая в народ. Бедствия и убийства последних лет наложили глубокий отпечаток.

 

А регион, спросите вы? Где ж регион? А регион показывают в кино на экране, сказала группа. Или: у него столько ног, куда он ими пойдёт, там-то и будет его регион, сказала группа. А кто показывает кино? Спросите вы. А некто, не тот, кто сидит в зале, сказала группа. И не сторук. А как этот некто связан со взрывами и сторуком? А никак, сказала группа. Мы это ещё не обсудили.

 

Сторук возникал сложно: группа всё никак не желала отказаться от цикла и создать новое. Особо сопротивлялось старшее поколение, старательно разрисовывая прекрасно окрашенные всевозможные циклы и затем, поняв, что сторук неизбежен, пытаясь тем или иным способом замедлить его возникновение и торпедировать его. Поэтому-то и возникли взрывы, к тому же, прекрасные иллюстративные продолжения понимания важности разрывов из предыдущих дней. В понятии взрыва группа выразила простую мысль-идею, что делание нового—есть разрыв цепочки любых систем. Это даже, быть может, видимо противоречит теории деятельности, как она рассматривается на сегодняшний день, как теория системная, где разве что только и допускается, что система открытая. Но что с чем система—вот в чём вопрос. И хотя допущение, что действие, акция есть разрыв непрерывности, тоже уже придумано миром, и века назад, всё же сведение системности и разрыва её воедино, в рамках данной группы, было явным достижением. Системность—это кинозал, взрывы—это разрыв её.

 

В сущности, группа передавала следующий мессидж: несмотря ни на что, ни на какие якоря, детерминированности и опосредованности, приходит новый человечек и делает новое. И никаким старым это новое не объяснишь, не прищучишь, его значимость не скрадёшь.

 

То, что сторук безобразен, безобразно прекрасен (Торк Ангех, Циклоп), было также реакцией на комментарий во время утренней рефлексии о том, что в институциях—создании группы—есть что-то драконовское. Группа была мстительной, группа была чувствительной, она всё впитывала, на всё реагировала: абсорбирование результатов других групп неравно, но началось со второго же дня. И хорошо, что группа избегла капкана региона: ведь, опять-таки, это был капкан не столько для игроков, сколько для игротехников или опытных, уже игравших игроков: ведь когда уже столько сказано про регион, и его игротехническое понятие ещё со времён Тцапатахской тренинговой игры стало ключом к составлению дефиниций на игротехническом схемном языке (когда предметные плоскости любого понятия, скажем, региона, отражаются в том или ином предметном пространстве, оставляя при этом свои следы в сущностном пространстве в виде, как тогда, помнится, формулировалось, ценностей, и из совокупности этих ценностей собирается любой регион—таким образом любое понятие делая регионом, регионализуя, как самоопределение: и можно, значит, говорить «мой регион ценностей», или «мой регион законов», и т.д.), легко было попасть в капкан попыток что-то сделать дальше, улучшить это определение, но—как, как?.. Хотя—зачем ставить крест на креативных возможностях игры? С одной стороны—да, а с другой—если пытаться фронтально вновь атаковать регион—а успелось бы, получилось ли бы конкретно здесь и сейчас? Не знаю. И не завидую группе регионализации. Но они с честью выпутались из ситуации, из капкана тощих абстракций, и камнем преткновения для них стало понятие глобализации (как таковое, в своей стереотипической форме, кстати, и не сформулированное, и отсутствующее в сетке игры, однако властно возникающее—и приходилось мне и в моей группе зажимать рот тем, кто хотел рассуждать о глобальности, перепутав её со стереотипической глобализацией), критически деконструируя которое, группа вышла на путь восхождения от абстрактного к конкретному, как к началу пути восхождения от конкретного к системно-объектному и от него—к сущностному.

 

Другое дело, если продолжать исследование определённых игровых наработок, сделанных в предыдущие игры: так, мы-минимальное было создано ещё в феврале 2003 года в Пицунде, однако оно так и оставалось на системно-объектном уровне, не выходя на уровень сущностный, так как предпологало всего лишь соотнесение хотя бы двух я в том или ином соотношении. Ныне же группа Мы привнесла в это понимание необходимое дополнение, определив циклично, что минимальная единица мы—есть ценность, т.е. определяя определяющее через определяемое: было бы проще, хотя тоже очень интересно, сказать, что ценность—это минимальное мы. Но утверждение, что минимальное мы—это и есть ценность, выведение ценности в пространство тех рассуждений о двойном содержании, которые я выложил в начале данного мемуара (ибо без внешнего сознания окончательная вырезка ценности чего-либо невозможна, а соотношение двух внешних друг другу и одновременно внутренних сознаний создаёт возможность взаимной, сшивающей воедино вырезки ценности чего-либо, ценности многоплоскостной), при этом также и определяет мы-минимальное через самоопределение: любое соотношение двух я не есть мы, а мы есть только то соотношение двух я, которое является ценностью. Ценность тут, конечно, необходимо понимать в сущностном смысле, как бы это ни было сложно, а то, если понимать её в смысле тощей абстракции, данная формулировка может выложить дорогу в тоталитаризм.

 

На киноэкране было нарисовано то же, что могло и на самолётиках быть нарисовано—отдельные кирпичики из обучения группы строить новые объекты: сыро-пиано (сыр-фортепьяно), на котором кто-то играл головой, и фортепьяно, на котором кто-то играл ногами. Таких фантастических вещей, как сыро-пиано, группой было придумано немало в тот день, чтобы раскрепоститься, вылезти из цикла. Игра же на инструментах головой или ногами, опять же, показывала желание группы вырваться из тупика, сделать что-то невозможное. Из многочисленных подобных опытов, к сожалению, ныне потерянных среди черновиков, да и неважных деталей в общей картине процесса, два данных примера были выбраны случайно. Они иллюстрировали, как группа бьётся, по-видимости над проблемой региона, головой и ногами об клавиши, а зрители смотрят между взрывами, а многорук и многоног вдруг возникает, к удивлению многих, вне всяких сценариев.

 

Так, опять-таки, несмотря на дисциплинирующую, структурирующую, разрывающую сверхважность сетки, группа была вынуждена самоопределяться поверх и сквозь неё: и сквозь своё сверхсложное название, и сквозь сверхсложные названия дней. Как будто видимо простейшие группы, типа Я или Мы, должны были быть сопоставлены с этой группой со сверхсложным самоопределением, чтобы между ними была бы искра видимой неравноценности и видимого неравноправия.

 

   

День четвёртый.

 

Как в фондю, вновь и вновь опускала группа мифы, фикции, фальшивки, тощие абстракции, идеалы, видимости и прочее и тому подобное в глубины собственной мыследеятельности и получала что-то иное, нечто новое, нечто непонятное, но явно более многомерное, чем любые их плоскости абстрактности, мифности, видимости, фальшивости, фиктивности, идеальности и т.п., даже если вместе взятые. Игротехнику, как и обычно, пришлось реагировать быстро, откидывая в сторону собственные принципы: если вчера было ключевым помогать, но не вмешиваться, то сегодня, ввиду напряжения креативного выброса первых же двух часов групповой игры, главным было не останавливаться на мелочах: именно поэтому, вместо того, чтобы индуцировать группу на создание собственных терминов, игротехник сам предложил термин «поле сущностей», чтобы не терять времени: когда делается открытие, пиететы неважны, важна точность. Итак, быстро было понято, что есть некая процедура, некий механизм, при помощи которого можно от различных плоскостей той или иной вещи приблизиться к чему-то совершенно непознанному, новому и глубинному. Это было, в терминах развития игротехнии, дальнейшим развитием принципа определения понятия регион из цапатахской игры, новым способом выхода из дурной системности, когда всё связано со всем объектно и человек гибнет, зажатый видимостями этих связей предметными. Итак, гипотеза в том, что объект не есть сущность, а сущности имеют совершенно особые характеристики. И, соответственно, онтология не есть учение об объектах-сущностях только лишь, а существуют учение об объектах отдельно и о сущностях отдельно. И что большинство схем, называемых онтологическими, часто есть просто схемы объектов, но не сущностей. А для получения сущностей необходимы совершенно особые процедуры. В отличие от процессов, которые происходят сами собой, процедура—это то, что делается сознательно, искусственно-разработанное.

 

Итак, способ получения сущности: берётся предмет, через определённую Процедуру погружается в сферу, в домэн сущностей, в пространство, поле сущностей. Эта Процедура, названная группой взрыв-внутри, есть процедура креативной игры: она трёхслойная, т.е. здесь происходит мысль-дейстие, мысль-коммуникация и, с необходимостью, чистое мышление (это я говорю, группа не знала, что это так происходит). Она имеет организатора, очень важного, чуть ли не диктатора, и организационную сетку. Она имеет экран мыследеятельности. И она имеет игроков-участников. И она состоит из пленарных и групповой работы. Для полноценного цикла необходимо минимум три серии цикла работы: пленарное-группы-пленарное; пленарное-группы-пленарное; и вновь пленарное-группы-пленарное. Затем желателен банкет. Количество участников желательно от 20 до 150, но чем больше участников, тем больше групп и циклов необходимо.

 

В итоге полноценной Процедуры взрыва-вовнутрь из-под деконструкции обломков предметов возникают новые сущности. Чаще всего можно понять, что это новая сущность, из того, что у неё новое название, неслышанное ранее, оно обозначается невиданным знаком. Так, головобус (глхобус)—новая сущность, минимальная единица мы—новая сущность, катахаграция—новая сущность, мидитрон—новая сущность, жизнемир—новая сущность, деньговласть—новая сущность[5]. Но сущность тем более полнообъёмна, тем более полноценна, чем она в большем количестве контекстов свои грани-плоскости отразила, свои предметы, и из которых обратно в поле сущностей отразилась. Но как добиться такого нарастания объёмности новой сущности? Для этого необходимо, чтобы как можно большее количество Я были включены в Мы, т.е. чтобы процесс воссоздания сущности располагался бы как можно дальше по оси омыивания. Как мы знаем, возможно некритическое омыивание, где вместо полноценностного омыивания мы имеем те общности, которые имеем: скажем, коллектив, или стаю, или институцию, страну, или мир. В таком случае, никакой сущности не обнаружить. Для процесса омыивания необходима, опять же, всё та же специальная Процедура. Я не смею утверждать, что только лишь формат креативной игры позволяет омыиванию произойти для обнаружения сущностей[6]. Однако на данный момент ни один другой формат поиска смыслов или исследований совместных для Мы—будь то традиционный институциональный (научно-образовательные институции), или брейнсторминг, или совещание, или жизнь коллектива организации, или политическая кампания, или революция, или орден, или совместный проект—не позволяют всерьёз доходить до поля сущностей. Но это не означает, что величина Мы и его существование ограниченно рамками участников одной игры: может, участники мыследеятельностного движения различных эпох, игр, общностей, если они и правда распредметились, захотели бы стать таким Мы, и тогда омыивание продвинулось бы и правда далеко вперёд. Наконец, есть ещё вариант невозможности проведения креативных игр, и тогда вместо взрыва-внутрь вынужденно происходит самовзрыв, взрыв-внутрь одиночки: тогда сущности тоже достигаются, и если одиночка гениален—то и глубокие, а если нет—то довольно поверхностные. Но без омыивания глубинных сущностей не достигнуть. Есть и ещё один вариант омыивания—исторический, через образовательные и другие ценностно-диктаторские институции: здесь, к примеру, объявляется, что Эйнштейн—это гениально, и пестуется данный подход. Затем участникам этих институций приходится самоопределяться: расколошмачивать это утверждение и или убеждаться в его истинности, или пытаться его преодолеть. Но если институция избрала фальшивое утверждение вместо сущностного, то взрыв-вовне рано или поздно приведёт к распаду.

 

Итак, Мы—если оно сущностное, всегда возникает через Процедуру, а значит—всегда ограниченно в размерах. Отсюда отсутствие необходимости ограничивать поле сущностей каким-либо здравым смыслом—оно само собой ограничится степенью омыивания, достижимой в данную историческую эпоху.

 

Создание этой части схемы со стороны группы уже было бы довольно полновесным достижением, но группа не имела права на этом останавливаться, ибо ведь наша цель—не просто объяснить мир, а объяснить его для того, чтобы изменить. Поэтому возникло третье пространство: пространство целей. О целях группой уже говорилось и ранее, в плакате о том, что в современный кап уклад цели человечка никак не укладываются. В то же время есть целая телеология, и несмотря на то, что в группе далеко не было по ней специалистов, кое-что всё же было понятно и без специалистов, в итоге предыдущих дней работы. Так, было понятно, что не каждое действие целеполагающе, и в то же время—есть ценностное качество в целеполагании—иначе зачем предугадывать (разработка первого дня)? Что человек и правда хочет ставить цели и достигать их. Что акция по достижению цели—взрывчата, т.е. разрывает со всем предыдущим, ибо активное действие вовне—вовне системы и вовне человечка, взятого изнутри—есть разрыв (результат понимания того, что представляет собой сторук из предыдущего дня). И что, наконец, так как цель связана с действием, а действие наипростейшим образом иллюстрируется грамматикой—субъект, глагол и т.д.—то, быть может, есть нечто модельно-соотнесённое между традиционной грамматикой предложения—синтаксисом—и действием, в частности действием с целеполаганием[7]. Но это не было полностью проанализировано. Однако выразилось в самом синтаксисе плаката.

 

Конечно, есть также и другие аспекты действия и целесообразного действия: так, действие есть всегда превращение предыдущего материала в последующий продукт, соответственно, успешное (в обыденном понимании) целеполагающее действие—это то, которое превращает материал в продукт заранее воображённый (важность воображения), в продукт, чья модель заранее была разработана (проектирование). Но и до, скажем, слова проект группа не дошла, и, опять-таки, слава аллаху, ибо, учитывая, что все они были затренированы, слово проект создало бы новый пшик запредмеченности.

 

Но, как бы то ни было, кое-что о поле целей группой всё же было сказано. Так, было определено, что, хотя цели и могут быть соотнесены, но в смысле разрывности каждого действия они также и отдельны. Т.е. вначале преследуешь одну цель, затем—другую. Можно и многие сразу, но каждая из них—отдельна, и не системность их важна тут, а необходимость разрыва рабской видимой системности для их достижения. Хотя в таком случае оазывается неизвестным, достигая этих целей, достигаешь ли ты метацели? (дополнение декабря 2015 г.).

 

Далее, было определено, что, если к цели начинаешь двигаться без погружения в поле сущностей, то... Будет плохой взрыв-вовне, и цели или достигнешь, но—по случайности, или—нет, или не той, или частично и т.д.

 

Далее: было также определено, что после погружения, через Процедуру, в поле сущностей цель формулируется такая, которой можно достигнуть с имеющимися ресурсами (сторуком с его инструментами плюс с экраном мыследеятельности, на котором обозначены контуры сущности), т.е. субъект мудреет. И тогда степень величины цели зависит от степени омыенности. Чем более омыен субъект, тем он более масштабные цели может ставить. Чем более масштабны цели, тем более должен быть омыен субъект, к ним стремящийся. И, наконец, если ставить малые цели—к омыенности не подтолкнёшь субъектов. Вся динамика зависимости типа целей от степени омыенности субъектов тут потенциальна.

 

Далее. Было определено, что каждая достигнутая цель создаёт новую сущность напрямую, и кидает её в пространство сущностей. Она, затем, начинает отражаться в бесчисленных контекстах, искажаться и т.д. Достижение целей есть создание новых сущностей. Осюда и обратная гипотеза: создание новых сущностей есть достижение целей.

 

Системного поля, соотношения целей не было выработано, но, опять-таки, потенциал налицо.

 

Что ещё стало ясно о сущностях: что их новые варианты и типы легче анализировать, чем старые. Легче понять, что есть жизнемир (составная сущность) и даже катахаграция (совсем уж новая сущность) или головобус, чем что есть закон или ценность, которые намылены интерпретациями веков. В этом контексте было высказано предположение, что чем более омыенны сущности закона и ценности (сущностный закон и сущностная ценность), тем они более склонны к слиянию, т.е. к возникновению сущности «законоценности» или «ценнозакона», т.е. ситуации, где ценность—закон, а закон—ценность. Это—да, и всё же всеми этими наблюдениями понимание взаимодействия сущностей, полученных в итоге ли Процедуры или прямого действия, далеко не исчерпывается. Возникает новая область знания—сущностология.

 

Пространство контекстов было изображено как ряд плоскостей (бесконечных), причём взаимно разнообразно отнесённых. Однако они хоть и пересекаются, и хоть объект и возникает на их пересечениях, он не есть сущность ещё, без Процедуры, а всего лишь объект[8]. Как это понять? А вот как: предположим три пространства: верующего, неверующего и сомневающегося. Ясно, что объект бог выразится как трёхплоскостное изображение: нечто, что есть, чего нет и что то ли есть, то ли его нет. Это хороший распредмеченный объект, чтобы начать его изучать. Однако если провести Процедуру, т.е. креативную игру, на его тему, то новая сущность возникнет, через креацию, которую невозможно раскрыть через сопоставление плоскостей.

 

О плоскостях контекстов ещё необходимо сказать: есть ли они, в конце концов, или их нет? Они, конечно, есть, но... в воображении. Так, мы все знаем, что хоть язык и система, но его парадигмы не целостны. Так, в одном языке есть два рода, в другом—три, в третьем—ни одного. А можно предположить и четыре, и пять родов и т.д. Но сколько родов должно быть в идеальном человеческом языке—неизвестно. Также как в одном языке пять падежей, в другом—семь, в третьем—ни одного, и т.д. Но несмотря на эту недоразвитость каждой из отдельных парадигм системы, несмотря на их несоизмеримость, мы каждую из них считаем полноценной парадигмой, плоскостью, воображаем контекст рода, числа, падежа, считаем всё то, что принадлежит к этому парадигматическому контексту, практически конкретными выражениями в языках языковых категорий (не всеобщих, но всё же).  Ведь в обыденном сознании человек не может вообразить нечто вне контекста. А если это делает без специальной Процедуры—то попадает в капкан тощей абстракции. Поэтому-то и так важно не оставаться на уровне тощих абстракций, действуя с такими понятиями, как ценность, знание, миф, ритуал, глобализация и т.д, также, как не ограничиваться только одной плоскостью оперирования ими.

 

Так и по поводу любой характеристики: так, о власти можно сказать, что она божественна, и что она эксплуататорска, и что она неизбежна, и что она несправедлива или справедлива, и т.д. Каждое из этих утверждений предполагает свою парадигматическую плоскость, свой парадигматический контекст: систему, скажем так, ценностей, в рамках которых это утверждение имеет смысл. Мы не знаем, где начинается эта плоскость и где она завершается, но мы вполне можем её вообразить.

 

Пространство контекстных плоскостей, как оно предложено группой, требует системной доразработки, но её, кажется, можно сделать. Простой словарь, принципы систематизации вокабуляриев и тезаурусов могут тут помочь как модели. Или принципы перевода слов. Или воображение куска бревна, в котором уже заключён проект буратино: так густые сетки контекстных плоскостей уже в себе содержат все предметные плоскости всех понятий.

 

Есть ещё одна немаловажная деталь: это пространство соотнесено с пространством омыивания в виде взаимозависимого соотнесения: чем больше степень омыивания, тем в большем количестве контекстов отображены те или иные грани данной сущности. И наоборот: если данная сущность отображена в необычно большом количестве контекстов (и мы это можем отметить), то то ли её отображает, если маленькое мы, очень мощное, то ли достаточно большое мы. Говоря обыденным языком, чем больше людей, участвующих в обсуждении данного вопроса, тем больше граней данного вопроса обнаружится. Или, чем более глубоко обсуждён данный вопрос, тем, по-видимому, или больше людей участвовало в обсуждении, или, фигурально выражаясь, обсуждающие были многоголовы и многоруки и многоноги, как, скажем, отцы американской конституции. Это соотношение известно издревле, и некритически используется в практике: как в демократии и плебисците, так и в многосторонности (мультилатерализме) и консенсусе, так и, скажем, в креативных играх, где для работы в группах набираются люди возможно более различных специальностей, мест проживания, возрастов и т.д. Предполагается, что разнообразие характеристик людей или любых других общностей, которые они представляют, приведёт к разнообразию контекстов. Однако механизм этого соотнесения никак не разработан: почему, грубо говоря, чем более разнообразны характеристики людей, тем богаче слои дискурса, в которые они погрузят понятие, и тем, следовательно, более сущностной будет итоговая разработка? Разработка группы позволяет сделать первый шаг в изучении этой загадки, соотнеся, но выводя в различные поля, контекст-плоскость и человека-целостность. Здесь тоже есть потенциал для дальнейшей разработки.

 

Несмотря на пустоты, в которые погружена вся схема, она, однако, едина в своей машинной законченности и взаимозависимости её частей: так, всю схему держит вместе система взрывов: взрыва-внутрь, плохого взрыва-вовне и взрыва-вовне направленного. Пространство контекстов взаимосвязанно с пространством сущностей через степень омыивания. Также, через степень омыивания, взаимосвязаны типы целей с двумя другими пространствами. Правильное целеполагание—это проведение цели через Процедуру и лишь затем—выведение её в направленный взрыв-вовне. Это случается нечасто, но чем чаще это случается, тем более точно, по гипотезе группы, достигаются человеческие цели, тем более целесообразны действия. Кстати, не следует путать нормативное положение о правильном целеполагании и Процедуре с примитивным осознанием целей, анализом перед принятием решений и т.д. Осознание целей и анализ перед действием тоже важны и являются вариантами, контекстами данного процесса сущностного действия, однако оное действие может происходить и без осознания всего вышесказанного, как деятельность и процесс, во всяком случае, без осознания всеми его участниками, а лишь некоторыми, да и то лишь до определённых степеней.

 

Схема сущностей даёт возможность увидеть и понимать то, что в обыденности невидимо и непостижимо. Я особо хочу это подчеркнуть, чтобы предостеречь от механистических или натуралистических интерпретаций этой схемы, и тем более со стороны тех, кто не любит натурализм и механистичность.

 

Схема сущностей решает также проблему между объективной истиной и консенсуальной истиной, и, таким образом, создаёт потенциальную модель перехода от одной к другой, скажем, в проблеме приложимости прав человека, как они сформулированы в известных международных документах, к культурным ситуациям, которые этим правам противоречат.

 

В силу значимости вышесказанной разработки в практической жизни наблюдения над отдельными успехами членов группы в последний день игры становятся менее важными, хотя следует отметить, что мне пришлось сворачивать ряд потенциальных случаев движения мысли в интересные стороны (скажем, верчение для соотнесения трёх пространств—но было бы слишком сложно), чтобы успеть зафиксировать данное сложное целое. Что важно: группа работала в режиме полноценной мыследеятельности на четвёртый день, по всему циклу—от мысли-действия до чистого мышления и обратно, хоть и с неизбежными элементами предводительства со стороны игротехника ввиду сложности планки, на которую группа замахнулась.

 

Если использовать данную схему как микроскоп для орехов, можно ею, к примеру, измерять сущностную ценность и, следовательно, смысл исполнения предлагаемых к выполнению извне проектов. Если использовать отдельно взятую наработку группы, можно, к примеру, пересмотреть всё законодательство Армении с точки зрения того, соответствует ли оно критериям сущностного закона. Или можно вводить в школах при преподавании естествознания спецкурсов или отдельных уроков, предназначенных для обучения предугадыванию будущего на основании естественных законов и закономерностей и их превалирования над человеческими. Скажем, степень выживаемости оппозиционного движения в Армении на фоне естественных законов (типа «умрёт или осёл, или его хозяин, или оба»). Или, при работе в фирме, участник группы может воспользоваться пониманием необходимости закона выдвижения постоянно новых предложений, чтобы покоряемый человечек не насытился бы спросом. Или, воспитывая своих детей, участник может воспользоваться приёмом Процедуры погружения в фондю (от слова «завершённость, приготовленность») сущностей при объяснении ребёнку того или иного нового для него понятия или явления, сразу же обучая ребёнка объёмным перцепциям. И т.д. и т.п. Ведь наработки игры, если они прошли все три поля мыследеятельности интенсивно, включая чистое мышление, переходят в сферу сущностных разработок и, следовательно, если не законов в реальности, то минимум закономерностей, и даже не всегда только лишь гипотетических, а чуть ли не экспериментально подтверждённых, и затем, повёрнутые обратно, становятся самооправдывающимися пророчествами[9] по всему миру, а особенно в стране такого масштаба, как Армения.

 

Дополнения, недописанные мысли

 

Политэкономическая сказка: всё по отдельности—известно, всё вместе—выводы интересны. Доверие, кредит. Институции. Повтор как основа для доверия. Предсказуемость как ценность цивилизации, но не культуры.

 

Разрыв—богатое понятие. Разрыв с ценностями для лидерства? (где о церкви и её роли в регионах, и т.д.) Самоопределение как разрыв (всегда).

 

Игротехник с группой—один без другого не создал бы. Здесь есть слияние мыследеятельности.

 

Знак как дубинка, инструмент.

 

Статус данной схемы, уточнить, сущностьлогия и онтология—одно и то же? Не должно...

 

Если взглянуть извне на схему: повторение процесса углубления и овнешнения неоднократно. Затем забыть о бамбуке—и создать его! Так недалеко и до искусственного интеллекта...

 

Можно рассматривать любой процесс поиска смысла по его приближённости к Процедуре, заранее предугадать его степень успешности...—применение.

 

Берёшь любое понятие—и уже заранее проверяешь его на вшивость, на фиктивность, на замыленность...—другое использование.

 

Когда один я без мы—головобус—встреча с новым, внешним—процесс возникновения жемчужины, наращивание перламутра вокруг. Ояивание чуждого мира—вовне и вовнутрь. Возможно ли ояивание вовне без омыивания?

 

Цивилизация—повторение, и знание—повторение, повторяемое, передаваемое. Неповторимое—создание первичное, цивилизация—знание, культура—то, из чего оно возникает, первичное творчество? Постоянное превращение культуры в цивилизацию—есть процесс Процедуры, постоянные направленные взрывы вовне—культуры... Из поля целей в поле сущностей—первичные сущности, из поля контекстов—вторичные, замыленные, цивилизационные...

 

Ценность как тощая абстракция—методологична, но не мыследеятельностна, так же, как и, скажем, деконструкция в постмодернизме.

 

Рассказ с игры Армения—на примере бога, выведение понятий на бумагу и фокусы формализации (если рисуешь бога на бумаге, над богом тоже что-то есть)... Простота оперирования с трансцендентностями, эксперимент Мёбиуса, сделанный ГП и методологией—выведение процесса мышления на плоскость-пространство извне, и преимущества, которые этот приём даёт—были обсуждены в группе...

 

Проверка сущности на вшивость—сущность ли это всё же? Погружение её во всевозможные контексты одновременно: если не меняет цвет, значит—сущность... Степень независимости от контекста, возможность использования только как таковой, нежели предметной плоскости... Сущность присовокупима только к другой сущности, больше ничто на ней не удержится (если её раздеть от взглядов). Ужасно прекрасна.

 

Лидер стоит над контекстами, вне контекстов, он апеллирует к сущностям—мнимым или истинным, и тем отличается один лидер от другого. Лидер—многорук и многоног, он ужасно прекрасен.

 

Мантрирование, катарсис, медитация, нирвана, охмурение—тоже есть способы омыивания, часто—не сущностно-результирующие, как Процедура (мнимо-сущностно-результирующие).

 

Системная деятельность—бесцельна. Цельно только действие через разрыв системы. Точка сшивания разрыва—человечек сам, его воля. Разрыв системы сшивается иным материалом, чем сама система, человечком в его целостности, поступающим. Цель и целостность сливаются воедино в действии. ГП и Бахтин.

 

Сущность в своём данном на данный момент здесь и сейчас определении—неповторима. Поэтому сущности куют через взрыв-внутрь (Процедуру) и взрыв-вовне, что всё вместе есть мшакуйт (культуренема, -ема окультуривания). Некоторые из первых армянских вариантов Процедуры—Гладзор, Гош. Она вечна или неповторима? Повторимо только невечное. Невечное только повторимо. Парадокс: законы действуют только в мире невечного, в мире вечного нет законов. Если есть парадигматический контекст и контекст синтагматический—то есть и контекст сущностей (онтогматический?)—то самое поле.

 

В Атенс видел надпись на автобусе, перечисление первой и последней остановок: Синтагма—Апофеозис.

 

Мы начали создавать национальную армянскую методологию—нечто, что заполнит недостаточность исторической армянской философии.

 

Заметки с истамбульского заседания

 

«Слабость» ГП: он рассматривал деятельность только в контексте науки. Если предположить, что наука—самое эксплицитное действие, то как модель—понятно. Но он не экстраполировал и не сравнивал с не-наукой.

 

Наша сила: у нас примитивная акция, примитивное действие эксплицировано.

 

Возникновение жесчужины в глхобусе не было встроено в данную схему. Важность после опустошения до и для креации возникновения нового, ояивания чуждого. Актуализауия, остраннение, ороднение (аппроприация)...

 

Метаорганизованность (диктатура игры) важна, чтоб расщепление и переорганизация возникли.

 

Омыивание—от головастика до танца скользящего генерала... Это танец: когда круг генералов вертится по целям, а качество генеральство вертится по кругу, как те специальные игрушки-циркули в детстве...

 

Типы решения задач необходимо как-то обобщить...

 

Контексты и перцепция.

 

Результат достигнутой цели как сущность есть белый карлик. В неё есть весь цикл в свёрнутом виде. (к типам сущностей)

 

Круговая приложимость каждого компонента к каждому компоненту: можно делать Процедуру в каждый момент, можно кальку сущности прикладывать к каждому моменту, и т.д.

 

Разрывы: джахилья? Грань между человек-нечеловек?

 

Накопление и сохранение важно не менее, чем разрывы. Как оперировать в накопленном (актуализация), в библиотеке, в праке, не менее важно.

 

Операция + действие = Процедура. Бред.

 

Знаки: сохраняется форма, им замещается содержание, оно подразумевается, выводится.

 

Знак авторитетный: смысл есть принятие/отторжение

Знак частичный: смысл есть восстановление

Два частичных знака: смысл есть составление/осмысление

 

Картина видов тренингов (надо нарисовать)

 

 

[1] Я предлагаю разделить понятия синтагматический контекст и парадигматический контекст. Парадигматический контекст (предположение, что если есть один падеж, то воображаемы или также и существуют и другие) есть метаречь.

[2] Преодположительно, ГП так и не смог членораздельно объяснить своё понимание точного места отделения метауровня от методологического уровня. Можем сказать, что уровень объектов—уровень методологический, а уровень сущностей—метауровень по отношению к методологии. Возникновение метадологии. Тогда поле сущностей можно назвать метадологическим контекстом, ибо ведь сущности тоже с необходимостью составляют текст, членораздельно связываемую систему-объект. Методологический контекст тоже есть, он ортогонален к этим трём полям, ибо методология применима к очень разным уровням, это есть действие и контекст действия, учение о том, как поступать (мыследействовать). Посредством которого получаются новые сущности и их созвездия, и новый мир сущностей, но которое само в момент его применения не вмещается в мир сущностей, которые производятся посредством него. Методология в этот момент выступает как функция мира сущностей. Действительно, она контекстуально всегда опредмеченна.

[3] См. о неповторимом (человек-уникум версус человек-функция) как о проблеме также в отчёте предыдущей экспертной игры (день второй игры по поводу российско-грузинской войны).

[4] Примечание декабря 2015 г. : См. современный вариант восстания против этой ситуации, в котором хоть есть и устаревшие идеи, но также и новое насчёт сетизации политэкономии: http://theoryandpractice.ru/posts/11723-jeremy-rifkin

[5] Необходимо отметить, что всё это—названия, имена или знаки (новых) сущностей, а их системно-структурное объёмное изображение—совершенно иная проблема, методологически решённая, опять-таки через Процедуру. Объясняя данный плакат, называя сущности и другие вещи, мы используем их имена, чтобы их назвать, нежели их самих. Только взаимосвязь их на плакате является новой сущностью самой по себе, в целом. Контурами её. Схема сущности—есть новая сущность.

[6] Получается, что различие между онтологией объектов и онтологией сущностей в том, что в первом случае методология не полностью осознаёт свою всемирно-историческую функцию, а во втором случае—полностью. Это соответствует пониманию группы «Мшакуйт» («Культура») двухднейвной игры ноября 2015 года (дополнение декабря 2015 года).

[7] В дальнейшем, а именно, к примеру, в игре «Медиа», грамматика деятельности уже фигурировала как факт. См. про то, что медиа—средство в грамматике деятельности, в начале отчёта здесь: http://gtergab.com/en/news/projects/the-information-world-a-group-report/110/  (дополнение декабря 2015 г.)

[8] См. примечание 5

[9] Понимание «Деятельностный проект есть «вывернутая наизнанку перчатка» мыследеятельностной разработки» было сформулировано в игре «Медиа» в 2010 г., см. http://gtergab.com/en/news/projects/the-information-world-a-group-report/110/  (дополнение 2015 года)


17:41 Февраль 28, 2016