Публицистика: Армения, Кавказ, Европа

Кавказский Форум: рефлексия-мемуар


Статья рассказывает про Кавказский Форум, сеть миротворцев Южного и Северного Кавказа, активно действующую в 1998-2006 г.г. Статья появилась как результат проекта "Медиация" и издана в книге, опубликованной International Alert в 2012 г.

Статья публиковалась также и тут.

 

Борьба за целостный Кавказ[1]

 

I. Как всё начиналось: грузино-абхазский проект

 

Кавказский Форум возник из проекта по построению доверия между грузинами и абхазами в 1998 году. Проект финансировался Евросоюзом, управлялся и фасилитировался Международной тревогой (International Alert, для краткости буду называть Алертом), и именно для его реализации меня и нанял Алерт.

 

Грузино-абхазский проект

 

В феврале 1998 года я впервые поехал в Тбилиси и оттуда в Абхазию, чтобы начать планировать проект. Со мной поехали Фил Шампэйн и Софи Кук. У меня с ними установились хорошие отношения ещё в Вашингтоне, в январе. Туда они прилетели из Лондона и вызвали меня из Огайо, чтобы обсудить программу. Мы с Филом, руководителем отдела тренинга Алерта, быстро нашли общий язык. Оказалось, что и он, и я любим рисовать схемы на флипчартах. Мы нарисовали на флипчарте шесть кружков, соединили их линиями и стали на них смотреть. По проекту намечалось провести шесть встреч—парламентариев, женщин, молодёжи, неправительственных организаций (НПО), а первая и последняя—организаторов. Встречи предлагалось проводить в различных уголках бывшей Югославии (Дубровник, Любляны), в Северной Ирландии, на Кипре, в Крыму и т.п.

 

Места эти были также и конфликтными, и соответственно, построение доверия происходило бы, по замыслу авторов проекта, параллельно ознакомлению с ситуацией на местах.

 

Проект был составлен два года назад, цены с тех пор изменились. Было ясно, что на таком бюджете эти встречи не проведёшь. К тому же мы не знали, о чём будут встречи. Мы с Филом договорились, что вместе поедем и обсудим следующий вариант: на первой встрече собираются все те, кто хочет участвовать в проекте, скажем, по десять человек с каждой стороны. Там же они и обсуждают смысл и содержание остальных встреч. О чём они договорятся—в рамках возможного—то мы им и поможем выполнить.

 

С такой очень открытой программой мы поехали вначале в Тбилиси. Здесь, в офисе Георгия Хуцишвили, я познакомился с рядом людей, которые играли существенную роль в процессе гражданского диалога и стали моими друзьями: с Мариной Пагава, Гурамом Одишариа, Гией Анчабадзе, Анико Абрамишвили (покойной), Эльзой Тер-Мартиросянц  (покойной), Мишей Мирзиашвили, Мамукой Купарадзе, Нодаром Сарджвеладзе и другими. Я также пытался познакомиться с Паатой Закареишвили, но в эту поездку мне так и не удалось с ним встретиться, встретились позднее.

 

В Абхазии я познакомился с Мананой Гургулиа и Дианой Керселян—партнёрами по проекту. Манана рассказала историю возникновения идеи проекта: тогдашний руководитель нашего офиса, Кумар Рупесингхе, вместе с Анной Матвеевой, на чьё место пришёл я, собрали конференцию в Москве, на которой участвовали Тамаз Кецба, Манана и Георгий Хуцишвили. Там они и договорились о проекте. Пока проект писался и подавался в Еврокомиссию, пока он там рассматривался и утверждался, прошло два года. Поэтому проект и оказался устаревшим.

 

Манана и Диана повели меня в клуб—в кофейню-галерею, где собралось, можно сказать, всё гражданское общество Сухума. Я уже тогда удивился, что они знают, что такое гражданское общество и НПО. Я-то сам познакомился с этими понятиями года два назад, когда писал очередную магистерскую диссертацию в Огайо. Ещё в 1990-м я с друзьями организовал НПО в Ереване, но тогда я не знал, что то, что мы организовали, есть НПО. Впечатлило таакже, что НПО Абхазии едины, могут вот таак вместе собраться. Я уже знал, что НПО Грузии и Армении намного более разобщены.

 

С Баталом Кобахиа мы познакомились в «Апсны пресс» в предыдущий день. Я заметил, как внимательны к нему остальные, хотя мне было непонятно, почему. На встрече в галерее я раздал бумажку, на которой описал пустую рамку нашего проекта: шесть встреч, первая—решает, о чём остальные, и её построение таково: знакомство, обсуждение правил ведения, обсуждение повестки, а затем—работа по каждой из тем, согласованных на месте. Батал вдруг кинул эту бумажку мне в лицо—и закричал, что это ерунда и что мы водим их за нос, и что с такой пустышкой он не собирается работать.

 

Это был первый серьёзный «челлендж», испытание моё на новой должности. Я не ожидал, что на меня будут кричать. У меня были доли секунды, чтобы сориентироваться. И я почему-то, вместо того, чтобы сделать всё, что угодно, но только не это, закричал в ответ: «Сами вы порете ерунду! Попали тут в войну, понимаешь ли, люди приезжают, искренне хотят вам помочь выпутаться, а вы: «Ерунда»! Бумажка потому и пуста, что мы хотим, чтобы вы сами её содержанием наполнили! А не хотите проекта, так и не надо! Оставайтесь и сидите в своей изоляции, покинутые всем миром!»

 

Батал встал и вышел. Женщины бросились ко мне и стали утешать: мол, Батал хороший, он просто такой, ты ещё привыкнешь. Они объяснили, что у него много родственников погибло во время войны. И мы продолжили дальше работать над структурой и повесткой первой встречи, как ни в чём не бывало, даже более того: подружившись ещё крепче. Женщины обещали, что Батал вернётся и будет участвовать в проекте.

 

Когда я решил заорать в ответ Баталу, я по наитию использовал некий приём в медиации. Мой крик показал, что у меня нет секретных повесток дня, что я обычный типичный армянин, что я могу волноваться, переживать, провоцироваться. Крик укрепил доверие. Хотя, будь я более подготовлен к такому повороту событий, я бы, конечно, постарался удержаться от крика. Это был кикс. Официоз исчез, и хорошо, что абхазы простили мне мой непрофессионализм. Но, как видно, эмоциональность—иногда неплохой приём в медиации.

 

Подтверждение, что они не только простили, но и немножко доверяют мне, не заставило себя ждать: Лейла Таниа и Лика Кварчелиа, обступив меня и поя кофеем, стали убеждать, что с грузинами, да, они хотят строить доверие, но рассматривают их только как своих будущих соседей, таких же, как и любые другие кавказские народы. Поэтому, сказали они, если уж и делать настоящий проект по построению доверия, то лучше делать со всеми кавказскими народами, нежели только с грузинами и абхазами.

 

Эта идея зацепила нечто архетипическое во мне. Работая в Армении во время карабахского конфликта, в 1989-1993 годах, и участвуя в обсуждениях там о будущем региона[2], я, очень мало чего зная обо всём Кавказе, пришёл к убеждению, что, и действительно, решение кавказских конфликтов—в инклюзивности, в том, чтобы создать некую систему, как кавказскую ООН или кавказскую ОБСЕ, где все «ставкодержатели» будут представлены. Эти идеи продвигались тогда Суреном Золяном, который сейчас ректор университета, а тогда был членом парламента и комиссии по Карабаху, участвовал в переговорах Минской группы; он называл свою систему «Кавказская Швейцария». Они развивались Ашотом Манучаряном; Ара Саакяном, который был тогда вице-спикером; и другими. За рубежом тоже были поборники таких идей, как, скажем, германский парламентарий Шеллинг. Суть идеи была в том, чтобы создать некую надгосударственную систему, которая вберёт в себя признанные и непризнанные образования на Кавказе. Я её разработал и опубликовал в книге по конфликтам на Кавказе[3].

 

Я понимал, говоря с Лейлой и Ликой, что речь идёт о гражданской дипломатии, нежели о политиках и власть имущих, и всё же, а вдруг? Вдруг получится начать реализовывать идею общекавказского мирного процесса? Если получится, подумал я, то мы будем моделировать официальный процесс, т.е. готовить почву для него и показывать миру, как это надо делать.

 

Я сказал, что это меняет проект и, следовательно, я должен поехать обратно и спросить у грузин, согласны ли они на это.

 

Мне нравилась эта идея. Наверное, это обстоятельство позволило мне быть убедительным с грузинами.

 

Для грузин это было не внове. Ещё в 1990-е, во время Гамсахурдиа, Наира Гелашвили выступила с инициативой общего мирного Кавказа и даже, с рядом деятелей, поехала и встретилась с рядом лидеров Кавказа. В итоге возникла НПО «Кавказский дом» в Тбилиси. Шеварднадзе в начале своего второго правления выдвинул инициативу «Кавказского Дома», т.е. организации, которая бы объединила Грузию, Армению и Азербайджан. Хотя конфликтные зоны оставались вне его инициативы, если бы это произошло, опять же, возникло бы поле, на котором можно было работать. Но эта идея потухла, едва взвившись, из-за отказа Азербайджана.

 

Затем, уже после создания Кавказского Форума, были идеи Майкла Эммерсона («Пакт Стабильности для Кавказа») и ряд подобных идей на политическом уровне, ряд общекавказских проектов на неправительственном уровне, такие, как проект Института Освещения Войны и Мира, проект НПО Artiсle 19 по прессе, а также проект «Гринго» Датского Совета по Беженцам.

 

Грузины себя чувствуют, в массе, кавказцами в большей степени, чем те же армяне, живущие в Армении. У армян, живущих в других местах Кавказа, это чувство есть, но у армян, живущих в Армении, также, как у азербайджанцев, живущих в Азербайджане, по моим налюдениям, кавказская идентичность ослаблена. Не так у грузин. Не зря осетины, включая северных осетин, называют Тбилиси «Калак», т.е. город: Тбилиси долгое время воспринимался как центр Кавказа.

 

Любой, кто бы удосужился поискать в интернете мои публикации на эту тему, мог бы увидеть, что общекавказский мирный процесс является моим коньком. Если бы абхазы без оговорок согласились на двухсторонний процесс, я бы тогда, пожалуй, всё равно искал способы организовать общекавказскую «тусовку». Но так как они сами потребовали расширить круг участников, я не возражал.

 

Медиаторы часто ненейтральны. Являются ли нейтральными медиаторы, которые работают в Минской группе ОБСЕ? Нет, конечно, ибо они—представители государств, а посредничают в конфликте между государством и негосударством. Поэтому они и пытаются преподнести карабахский конфликт как конфликт между Армений и Азербайджаном, хотя это не отражает полноту картины. Также и «Друзья Генерального Секретаря» не были нейтральными, ибо отражали сугубо ту точку зрения, что Абхазия должна быть частью Грузии. Вначале они назывались «Друзьями Грузии», но Абхазия и/или Россия возражали, и их переименовали.

 

Даже будучи ненейтральными, или «пристрастными», медиаторы могут пользу приносить. Это зависит от конкретного человека или организации. Паата Закареишвили много раз говорил, что он бы желал, чтобы Абхазия вернулась в состав Грузии. Он это заявляет открыто. Но это не делает его худшим медиатором между остальной частью грузинского народа и абхазами, с которыми он развивает отношения уже много лет.

 

В определённом смысле я был нейтральным: я не имел мнения по поводу конечного статуса Абхазии (также, как и Карабаха). Я считал, что приемлем будет любой статус, с которым согласится их население (желательно, включая беженцев), и благодаря которому они бы жили мирно с окружающей средой, и безопасно. Эта моя позиция, вызывающая нарекания со стороны армян (мол, я недостаточный патриот), также вызывала нарекания и со стороны грузин (мол, я не придерживаюсь международно принятой нормы того, что Абхазия есть часть Грузии). Я исходил из того, что де-факто Абхазия не является частью Грузии, и делал всё, чтобы сблизить представителей гражданского общества обоих народов.

 

То, что абхазы сразу ко мне хорошо отнеслись, быть может, случилось частично благодаря тому, что я был армянином, а армяне Абхазии поддержали абхазов во время войны. Но только местные армяне поддержали. Армяне же Армении, тем более на политическом уровне, вполне представляли себе, что из-за грузино-абхазского конфликта они впадают в ещё бОльшую изоляцию и блокаду, чем без него: ведь железнодорожное сообщение с Россией прекратилось для армян на долгие времена из-за этого конфликта. Они были бы счастливее, если бы войны не было.

 

Грузины посопротивлялись моему предложению, но не очень: им было важно встретиться с абхазами, начать процесс диалога. Они рассматривали общекавказский формат как концессию, временную уступку. Идея общекавказского формата была полностью воспринята теми, кто знал Абхазию глубоко, как, скажем, Гией Анчабадзе, Гурамом Одишария, Мариной Пагава. Те же, кто олицетворял собой прозападно ориентированную тбилисскую интеллигенцию—отнеслись с сомнением к этой идее.

 

Вот и второй момент, когда я, посредничая, добился чего-то, притом такого, чего не было в замысле проекта, Анны Матвеевой или Алерта, когда они создавали этот проект. Я добился двух вещей: а) грузины и абхазы встречаются в Сочи (мы поменяли места встреч на менее экзотические и более доступные); б) они встречаются в общекавказском формате.

 

Циники могли бы сказать, что ездить в Любляны или Дубровник абхазы и грузины согласятся и так, ради удовольствия туда поехать. А тут—Сочи, особого шопингового интереса не представляет (хотя как сказать... а турецкая кожа?), тот, кто едет туда, едет работать, мириться.

 

На первую встречу было приглашено только четыре человека из других регионов Кавказа. Остальные были грузины и абхазы. Роль этих четырёх, кроме того, чтобы разработать концепцию общекавказского подхода, была также и фасилитационная: помочь грузинам и абхазам, рассказать о своих регионах и конфликтах, сделать так, чтобы грузины и абхазы не оказались зафиксированными только на своей проблеме.

 

Рабочая группа по общекавказским мероприятиям, созданная на этой встрече, договорилась о том, чтобы а) предложить общекавказское совещание следующим мероприятием по проекту и б) на все мероприятия приглашать также представителей других регионов Кавказа, хотя грузин и абхазов должно быть большинство.

 

Следующее мероприятие было решено устроить в Нальчике. Там и возник Кавказский Форум.

 

Ещё один скрытый приём медиатора-фасилитатора заключался в том, что я не сказал абхазам «нет». Приехала международная организация из Великобритании, через Тбилиси, хочет начать миротворческий процесс на неправительственном уровне и притом соглашается на предложения абхазов! Я полагаю, это нечасто им встречалось.

 

Изменения в нашем проекте не надо было очень уж сильно согласовывать с Еврокомиссией, у них не было причин не принимать эти изменения, если они соответствовали целям построения доверия. Что же касается нашего офиса, то мой откровенный анализ ситуации и вопрос: «Будем делать общекавказский вариант или откажемся?», завершился поддержкой Фила, Софи и Мартина Хонивелла. Мартин тогда был заместителем руководителя Алерта и сыграл судьбоносную роль в создании Кавказского Форума. Они не преследовали политических повесток, не находились под давлением британских официальных кругов, были настоящими представителями неправительственного сектора, верили в то, что надо рисковать и действовать независимо от правительств. Поэтому Кавказский Форум и возник.

 

В Нальчике я познакомился с Полой Гарб. Она желала присутствовать на нашей встрече, и я её пригласил. Она только начинала свой проект. С Джонатаном Коэном я был уже знаком из Лондона. С первого же знакомства между нами установились доверенные отношения. Три главных проекта по грузино-абхазскому миротворчеству, начинающиеся почти параллельно, оказались работающими в духе сотрудничества более, нежели соперничества. Соперничество тоже было. И всё же главным было то, что мы рассматривали нашу деятельность как единое целое. Джонатан, Пола и я смогли, без всяких посредников, или посредничая сами между собой, создать серьёзную взаимодополняющую интервенцию в конфликт. Тогда ещё нам помогал Мартин Шумер из ЮНВ, который, к сожалению, рано скончался. Но мы бы ничего не смогли, если бы не партнёры, не доброжелательность и решимость грузинов и абхазов (а также остальных кавказцев) идти на контакт друг с другом.

 

Как возник Кавказский Форум

 

При подготовке нальчикской встречи Мартин Хонивелл вызвал меня и сказал: «Каков сценарий встречи в Нальчике?». Ведь я пригласил его туда фасилитировать. Мы обсудили сценарий, в присутствии Фила и одного члена нашего Совета Директоров, генерала в отставке, очень понимающего человека. Когда они говорили нечто, показывающее их непонимание ситуации на Кавказе, я их поправлял сильно волнуясь, чуть ли не криком. Они это сносили вынужденно. В Алерте была эта атмосфера: понимания, что непринятые на Западе экспансивные формы выражения не показывают неуважение, а лишь темперамент. Хорошо понималось, что, если британцы сдержанны и точны, то не-британцы привносят с собой «культуру высокого контекста» (high context culture), которая, скажем, предполагает, что если человек опоздал на встречу—это не потому, что он не уважает тех, с кем встречается, а потому, что он занимается одновременно несколькими важными делами, не приоретизируя время встречи по отношению к чему-то, что, по его мнению, не менее важно. Поднятие тона в такой культуре не означает оскорбления, а всего лишь волнение и желание убедить собеседника...

 

В конце нашей рабочей встречи Мартин меня спросил: «Итак, будем создавать какую-то сетевую структуру или нет? Будем принимать документ?» «Мартин, сказал я, если они захотят, то создадут, и документ примут, но как мы можем их заставить?» «Нет, сказал он, мой друг, ты должен предусмотреть всё наперёд. Навязывать им ничего не стоит, но к варианту развития событий ты должен быть готов—пиши сценарий варианта, при котором они решат создать сеть и подписать документ.»

 

План-минимум—удачная встреча. План-максимум—сеть и долгосрочный проект. Встреча могла быть и неудачной. Нам была известна неудачная встреча, в своё время организованная Университетом Джорджа Мэйсона, когда приехавшие абхазы отказались лично встречаться с грузинами, и американцы всю встречу ходили из одной комнаты в другую, делая «шаттл дипломаси» вместо воркшопа. А произошло это из-за ошибки: стороны не согласовали список участников между собой наперёд. Сам Алерт тоже допускал ошибки: много лет назад, по просьбе Шеварднадзе, Алерт снарядил миссию в Абхазию, в итоге которой возник документ, не просто про-грузинский, но безграмотный. Я этот документ сам читал. Так, там утверждалось, что причина конфликта—в бедности, царящей в Абхазии в советский период, а ещё что причина—религиозная, ибо абхазы—мусульмане, а грузины—христиане. После публикации этого документа абхазы отказались сотрудничать с Алертом, и Кумару Рупесингхе пришлось лично просить извинения у Нателы Акаба на одной конференции, где они встретились, после чего только сотрудничество начало восстанавливаться.

 

Мне не оставалось ничего, кроме как обсудить с Мартином  оба варианта, сделав упор на развитие событий в сторону плана-максимума. Документа мы, правда, так и не набросали, резонно полагая, что не можем предугадать, что же участники, если захотят, в него введут. Единственное, что я ему сказал—что деклараций на кавказских тусовках подписывается масса, а вот если и подписывать—то что-то, что затем станет руководством к действию. «И в этом смысле (сказал я Мартину), если они подпишут, это означает, что Алерт даёт им карт-бланш и обещает поддержку.» Это означало изменение стратегии Алерта (который до тех пор не собирался заниматься общекавказскими процессами), резкий поворот, расширение этой стратегии, необходимость фандрейзинга. Мартин сказал, что он даёт «им» (и мне) карт-бланш, и согласование изменений с Советом Директоров берёт на себя. Генерал, который тогда выполнял и.о. Председателя Совета Директоров, тут же согласился.

 

Так и было написано в повестке: «Если участники захотят создать сеть и подписать документ, им будет предоставлена такая возможность».

 

Первый день работы семинара ( а там было человек 40, это уже была конференция, а не семинар) прошёл в историях с места. Каждый говорил по часу. Все страшно устали. Второй день был в основном посвящён выработке совместной платформы и «вижонингу», т.е. процессу того, как себе представлять сеть, будущее Кавказа и т.д. Третий день—отдельным пунктам платформы. Вечером третьего дня я, усталый, решил попить пива. Но Мартин мне не дал: «Так подписывать будем завтра или нет?», сказал он.

 

- Мартин, - сказал я, - если захотят—подпишут.

- Нет, друг мой, - сказал он. – Если они собираются что-то подписать, то черновик текста должен им быть роздан с утра.

 

И заставил меня, Софи, Антона, который был переводчиком, и других организаторов, которых я сейчас не помню,—может, Диану, может ещё кого—собраться в штабной комнате и часа четыре согласовывать проект документа, основывающегося на пунктах, обговорённых в течение дня. К двум часам ночи проект документа был готов. Следующий день ушёл на согласование каждого слова. Затем участники поехали на Эльбрус, тогда как я остался, чтобы внести изменения и распечатать текст. Приехав, участники вечером устроили танцы, во время которых и подписывали текст,  и продолжили подписывать утром следующего дня, до отъезда.

 

Так возникла Эльбрусская Декларация.

 

Первые уроки

 

Медиация была коллективная: наша команда под лидерством Мартина сделала всё, чтобы сфасилитировать, облегчить участникам согласие на подписание документа. Даже поездка на Эльбрус была «использована» фасилитационно, для поднятия духа.

 

Слова в документе были дипломатичные, не радикальные, однако это был документ о сотрудничестве и продвижении миротворчества на Кавказе. Но я  понимал, что таких документов—пруд пруди, а главное—что после него будет сделано.

 

Другой момент, который стал мне ясен из этой истории—это то, что я работаю на точке пересечения интересов, т.е. работаю на ненулевую сумму. Предположим,  я хочу, чтобы двое встретились. Один сопротивляется. Я ему говорю: каково твоё условие? Он говорит своё условие. Я говорю другому: давай выполним условие, если тебе важнее встретиться, нежели сопротивляться и оставаться в одиночестве. Тот, если ему и правда важнее встретиться, соглашается. Наша встреча происходит не так, как он предполагал, на других условиях, но всё же происходит. Мы начинаем процесс с более базового уровня, с уровня меньшего интереса некоторых его участников, но всё же начинаем: начать процесс оказывается достаточно интересным всем участникам, чтобы согласиться.

 

Мы начинаем обсуждать сущность проблемы. Но мы не можем найти согласованную точку, оценку этой проблемы. Мы не можем добиться консенсуса, к примеру, быть ли Абхазии независимой или частью Грузии. Абхазы говорят одно, грузины другое. Тогда мы оставляем содержание проблемы и начинаем обсуждать форму процесса—т.е. а как именно мы будем далее обсуждать эту и другие проблемы: на каких встречах, где, почему.

 

На первой, Сочинской встрече, до Нальчика, возник вопрос: а о чём грузино-абхазский проект? Обсуждение статуса Абхазии завело нас в тупик. Тогда мы обсудили процесс проекта, и постановили, что парламентарии встретиться не могут (грузины сказали, что их парламентарии абхазских за таковых официально не признают), а встречаться будут: а) общекавказская группа (Нальчик); б) женщины; в) молодёжь; и г) экскомбатанты. А затем, на последнюю встречу, вновь соберутся те же, кто сейчас встречается в Сочи, и оценят, как прошёл проект. Но! Каждая из встреч не просто так будет проходить, люди не просто будут знакомиться и обсуждать конфликт. Каждая из встреч должна выработать совместные проекты.

 

Таким образом и молодёжная, и женская, и экс-комбатантовская встречи получили импульс, цель: не только знакомство и построение хоть какого-то доверия на личном уровне, но выработка совместных проектов. Которые затем, при нашей помощи, найдут финансирование и будут осуществляться. Так, наш проект оказался проектом-катализатором, проектом-«зонтиком», проектом, начинающим нечто новое, всё более увеличивающееся: серию совместных проектов.

 

Теперь предположим, чем бы это могло закончиться в идеале: если бы каждая встреча результировала совместным проектом, и они бы осуществлялись, то постепенно столько встреч, обсуждений бы произошло, столько малых проблем было бы решено, что построение доверия бы действительно продвинулось. Я это объясняю, чтобы показать, в чём была роль медиатора: в том, чтобы, поняв, что движение вперёд по содержанию невозможно—двигать вперёд процесс, причём в рамках конкретных действий достигая результатов важных не менее, чем согласование, скажем, грузинского и абхазского видений конфликта. Если женщины будут совместно работать по своим проблемам; молодёжь—по своим; экс-комбатанты—по своим; если бизнесмены начнут совместные предприятия; если, наконец, политики увидят, как это работает, и присоединятся—конфликт  получит реальный шанс для продвижения к миру. Таково было наше совместное, с партнёрами, видение этого проекта.

 

Приём медиатора или фасилитатора тут в том, что, если невозможно разрешить проблему конфликта, то необходимо найти не просто обходной путь, а путь-процесс, который позволит решать конкретные проблемы, которые, в свою очередь, помогут, в дальнейшем, сформироваться новому подходу к главной проблеме.

 

Правда, можно усомниться и сказать, что количество малых конкретных дел необязательно вырастит в большое, даже если эти дела будут успешно реализованы. Но такова была наша стратегия, которая исходила из идеи, что из-за этого сомнения нельзя прекращать процесс.

 

Не отчаиваться, не прекращать процесс, во всём видеть положительную сторону и уметь её показать участникам, отступать от содержания к процессу, если содержание не поддаётся разрешению, но не покидать своих целей, и на новом этапе процесса возвращаться к этим целям. Такова была, в теории, наша методика. Это важно понимать и помнить сейчас, когда кажется, что общекавказской объединяющей повестки нет и не может быть из-за сопротивления государств.

 

Этот подход и есть суть применяемой нами методики. Плюс: нахождение точки схождения взаимных интересов, даже если она очень «низка», очень близка к самому основанию начала процесса, т.е. нахождение точки «положительной суммы», совершая это «отступление» от содержательных проблем к формальным. Если стороны несогласны по поводу чего-либо—мы отступаем на более «низкий» уровень, где есть согласие и интерес, и работаем там. К примеру, одна сторона хочет делать совместный бизнес проект, а другая—нет. Но другая согласна делать параллельные бизнес-проекты. Тогда мы начинаем делать параллельные бизнес-проекты и организовывать встречу руководителей проектов, чтобы они просто обсудили результаты совместно.

 

Это долгий путь, и он может бесконечно удлиняться. Его эффективность может почти пропасть. Тем более, если другие компоненты процесса отсутствуют: если вне нашего проекта не происходит чего-либо, что позволяет поднять уровень взаимного интереса, что двигает другие аспекты конфликта к устойчивому мирному процессу. Как только атмосфера вокруг мирного процесса менялась к лучшему, наш проект достигал малых, но существенных результатов. Как только атмосфера портилась, наш проект терял эффективность.

 

Но это касалось грузино-абхазского проекта. Его отличие от Форума было в том, что он управлялся тремя организациями-партнёрами: Алертом, грузинской организацией и абхазской организацией. Достичь консенсуса между тремя было сравнительно легче, чем между пятнадцатью. Ведь в Форуме было именно так: около пятнадцати партнёров.

 

II. Борьба за целостный Кавказ

 

Некоторые мероприятия, проходившие в рамках грузино-абхазского проекта, по духу были близки форумовским, оказывались полностью включаемыми в его деятельность. Подготовка и публикация книги «Писатели Кавказа о войне», включающей произведения абхазской, грузинской, армянской, азербайджанской и осетинской литератур, была осуществлена Гурамом Одишариа, Баталом Кобахиа и Дауром Начкебиа в рамках грузино-абхазского проекта. Гурам и Батал ездили по Армении, Азербайджану и Карабаху, чтобы встретиться с писателями, уговорить их передать им произведения для публикации в книге. Это был типичный по духу форумовский проект, хотя и осуществлялся в рамках грузино-абхазского.

 

Много времени уделял Форум созданию и совершенствованию собственных структур, системе функционирования. Быть может, этому уделялось слишком много внимания, энергии и денег, и не очень успешно. Это было сложно.

 

Из изобилия проектов, мероприятий и событий я остановлюсь на следующих: истории с Рабочей Группой УВКБ ООН; экс-комбатантовской встрече; посреднической миссии в Карачаево-Черкессию; общекавказской молодёжной Креативной игре; и процессах формирования систем принятия решений и процедур в Форуме.

 

Рабочая Группа УВКБ

 

Рабочая Группа по Предотвращению Конфликтов УВКБ ООН была создана как часть проекта УВКБ, называвшегося «Конференция СНГ». Конференция, проходившая ежегодно в течение пяти лет, собирала несколько сотен представителей гражданского общества и НПО со всего СНГ, которые готовили свои рекомендации к съезду министров стран СНГ, ответственных за ситуацию с беженцами и переселёнными. В рамках этого плана влияния гражданского общества на правительства УВКБ предложило создать ряд Рабочих Групп, таких, к примеру, как Группа по законодательству по вопросам беженцев, Группа по правам беженцев и т.д. Одной из таких групп и должна была быть Группа по предотвращению конфликтов. Когда меня и Алерт пригласили в неё, она уже существовала года два но, в отличие от других Рабочих Групп, непонятно было, в чём её результат. Придя в неё, я узнал предысторию: она не планировалась со стороны УВКБ, а была создана по инициативе участников Конференции, где было много беженских организаций, заинтересованных в урегулировании конфликтов и требовавших создания специализированной рабочей группы по этой тематике.

 

Меня пригласили в этот проект Кирсти Флор, работающая тогда в УВКБ, и Елена Садовская, руководитель Центра по Урегулированию Конфликтов из Алма-Аты. На конференции Рабочей группы в Москве, на которой и состоялось моё знакомство с участниками группы, а также Кирсти и Еленой, Кирсти поручила мне фасилитировать разношёрстую подгруппу, которая должна была создать план действий в течение двух часов. Послушав участников подгруппы, я начертил на ватмане таблицу и предложил вписывать идеи в неё, разделив их на колонки: Кто, Что, Когда, Кто может помочь, Что уже сделано и т.д. Так, к концу заседания, у нас оказался более-менее видимый план действий, и подгруппа почувствовала себя на подъёме. Во время презентации я, не чувствуя себя знатоком ситуации, на каждый вопрос участников из других подгрупп (а вопросы были ревнивые, на засыпку) передавал слово тому из участников моей подгруппы, кто был автором того или иного предложения. На каждый каверзный вопрос был получен серьёзный и мотивированный ответ. «Участнический», инклюзивный подход проявил себя.

 

Кирсти попросила, чтобы Алерт возглавил руководство Рабочей Группой.  Я ответил, что мы входим в этот проект поздно, проект слишком большой, растянутый—по всему СНГ, поэтому необходимо, чтобы те, кто был у истоков создания группы, продолжали нам помогать. Кирсти сказала, что предлагает организацию Елены Садовской в со-руководители, и я с готовностью согласился. Елена стояла у истоков создания группы. К тому же я понимал, что с Центральной Азией, где у Алерта опыта не было, Алерту в одиночку не справиться.

 

Мы встретились в Лондоне—Кирсти, я и Елена, и начертили общие принципы проекта. Я считал, что говорить об урегулировании конфликтов, не привлекая все конфликтующие стороны, в корне неверно. Я считал, что невозможно вообразить себе серьёзное влияние на разрешение конфликтов теоретически, через рекомендации и экспертные заявления. Поэтому я предложил, чтобы в Рабочую Группу были приглашены представители гражданского общества из «непризнанных» образований. Сделать это было сподручнее через Кавказский Форум. Другая моя идея была в том, что надо создать три суб-сети: кавказскую, центрально-европейскую (т.н. «Западное СНГ») и центрально-азиатскую, так как каждой из таких сетей будет сподручнее составлять планы по своему региону, находить деньги для их реализации, и реализовывать эти планы, которые должны были быть миротворческими проектами гражданского общества. На это всё выделялось со стороны УВКБ минимальное количество денег, Алерт добавил немножко. Кирсти обещала, что поможет с фандрейзингом в дальнейшем. Но этого не произошло: Кирсти заболела на целый год. Мы не смогли найти дополнительных денег. Пришлось ограничиться минималистским вариантом проекта.

 

Вскоре предстояла встреча Кавказского Форума, которая могла бы обсудить идею Рабочей Группы. Поэтому выделили деньги под три отсавшиеся  встречи: в Центральной Азии и в Западном СНГ, плюс встреча всех трёх суб-сетей в конце проекта.

 

План казался убедительным и верным теоретически. Однако из-за неопытности я не учёл ряд факторов, а меня об этом не поставили в известность. Беженцы, которые составляли большое количество участников Конференции СНГ, были против включения «другой стороны» в Рабочую Группу, так как «другая сторона» в их эмоциональном восприятии—это причина того, что они стали беженцами. Более того, ряд организаций, которые были у истоков создания Рабочей Группы до моего прихода в неё, оказались выпавшими из неё, так как не вмещались в рамки Кавказского Форума, хоть и были с Кавказа. На следующей встрече в Женеве я и Елена Садовская были «атакованы» критиками. В критике были правомочные пункты и несправедливые. Правомочно было взыскивать с нас за то, что мы заранее не обсудили проект со всеми заинтересованными сторонами. Причина этого была в том, что тогда интернет был недоступен многим на территории СНГ, а обсудить по-иному не представлялось возможным, ведь почта тоже не работала. Это был 1999 год. Нас начали критиковать как раз тогда, когда мы наконец собрались вместе, чтобы всё обсудить. Критики объединились с теми, кто не имел причин критиковать, но был недоволен по другим поводам: к примеру, критиков поддержали азербайджанские беженские организации просто потому, что я был армянин. Один известный россиянин поддержал, наверно, потому, что искренне считал, что Форум—антироссийское явление. Некоторые армяне поддержали в связи с тем, что к тому моменту считали себя оказавшимися за пределами Форума. Недостатки нашего проекта также частично объяснялись выбытием Кирсти Флор из игры на целый год. Как бы то ни было, конфликт в Женеве не был разрешён и повлиял на следующие этапы.

 

То, что армяне поддержали критику, можно было бы использовать как положительный ход в дипломатии: получалось, что я нейтрален, не армянскую сторону поддерживаю. Но так не получалось: хоть армяне и критиковали меня, это не означало, что азербайджанцы поддерживали.

 

Всё же ударение было на национальности, на, якобы, совпадении моих национальных интересов и работы, т.е. моих акций (по включению-исключению определённых игроков из Рабочей Группы) и интересов моей «стороны» (армянской в карабахском конфликте и, шире, в геополитическом раскладе сил в постсоветском пространстве). Здесь я впервые почувствовал «дискриминацию», выделение меня на основании моего этноса. Они как бы утверждали: «Он—армянин, следовательно, он не может иначе. Всё, что он делает, объясняется тем, какой он национальности».

 

Я нечасто испытывал дискриминацию: живя в США не испытывал, а то, что мне рассказывал мой чернокожий друг-профессор (единственный чернокожий профессор в своём университете), умом понимал, но изнутри ощутить не мог, так как внешне дискриминации не было.  В России я часто встречал случаи дискриминации к «людям кавказской национальности», но не ко мне лично и, как правило, не к армянам, так как армяне стали «ценными евреями» в современной России.  Постепенно этот элемент нажима усиливался, и я ушёл из миротворческой работы также и потому, что перестал «не бывать армянином». Как у Маугли, у меня случилось самоопределение: «Вы столько раз говорили, что я—человек, что я наконец и сам поверил в это!». И первый признак того, что отношение ко мне может пойти по этому руслу, я почувствовал в проекте УВКБ.

 

В Кодексе поведения Алерта, послужившим основой также и для форумовского кодекса, говорилось, что мы создаём свои стратегии «снизу-вверх», с того, как видят собственные миротворческие процессы наши партнёры—стороны конфликтов. В Кодексе Алерта также говорилось о непредвзятости. Но я не мог быть непредвзятым в чистом виде. Есть один идеальный тип интервенции в конфликт: две стороны и нейтрал-медиатор. Если этот нейтрал-медиатор «чужд», иностранец, то предполагается, что он более нейтрален. Чтобы компенсировать свою «чуждость», он должен становиться экспертом в конфликте, полюбить конфликт глубоко, узнать о нём всё, что возможно, полюбить локальность, где он работает, но оставаться нейтралом. Но всё равно он остаётся «чужаком», да и не надо, чтобы он переставал им быть. Я не мог предложить этот вариант медиации, да и не считал, что он приносит пользу. Пусть он будет, выполняемый другими, но, боюсь, он бесполезен по большей части. Я предложил другую модель миротворческой работы: предвзятую, заинтересованную работу во имя мира. Миротворческое движение по всему Кавказу. Солидарность тех, кто хочет работать на такое сложное дело, как миротворчество. Моей моделью были классовая солидарность или солидарность правозащитников, как в идеале они должны быть в мире. Только этим способом, считал я, можно что-то сдвинуть на Кавказе. Если в первые годы моей работы этот подход был понятен и приветствовался, постепенно идеальный подход, описанный мною выше, две (или более) стороны плюс медиатор с Запада, возобладал по всему фронту работы над конфликтами на Кавказе. Итог: углублялся разрыв между теми повестками, которыми жили международные организации, и теми, которыми жили стороны конфликтов в своей локальности. Этот идеальный подход—упрощённый вариант идеологии либерализма в разрешении конфликтов: он предполагает, что если двое представителей сторон конфликта могут договориться при посредничестве третьего, то и два социума смогут сделать то же самое. В этом подходе нет достоверной теории перехода от индивидуума к социуму, он рассматривает социум, некритически, как простую арифметическую совокупность индивидуумов.

 

Постепенно мне становилось всё труднее заполнять собой этот разрыв, быть медиатором между этими двумя дискурсами: либеральным и коалиционно-миротворческим. Если я и был успешным медиатором, то в чём-то трудно формулируемым: не между сторонами кавказских конфликтов, а между западными дискурсами версус постсоветскими и кавказскими дискурсами. Моя способность перевести постсоветские и кавказские проблемы на язык «западных» понятий, и наоборот: перевести «западные» повестки на язык понятий, важных для постсоветского, кавказского мира, думаю, была основой того, что я был успешен в фандрейзинге.

 

С тех пор я продолжаю, на любой работе, этим заниматься: перевожу «западные» понятия на «местный» язык, и наоборот. Объясняю, что ни те, ни те—не дикари. Создаю понятийные мостики между двумя дискурсами, двумя контекстами. Перевожу. В чистом виде медиатор—это прозрачный переводчик? Двусторонний «просветитель»? Просвещает Запад про Кавказ, и наоборот? Как преподаватель, который рассказывает студентам о физике, а физикам—о студенчестве?

 

В проекте УВКБ я впервые почувствовал, что меня силком хотят превратить в армянина-националиста. Засунуть в клетку. Социальное давление со временем увеличивалось: «Войди в свою клеточку! Стань частью социального механизма—понятной и беспроблемной! Смирись, прими, что все вместе будем жить бесперспективно!». Армянин без националистических взглядов, постсоветский менеджер-конфликтолог да ещё и, по видимости, бессребрянник—это вызывало всё усиливающийся нажим.

 

Есть ещё один тонкий вопрос. А может ли менеджер проекта быть медиатором? Ведь менеджер проекта—ответственный за администрирование и финансы, имеет существенно бо`льшую власть, чем любые участники. Мы поэтому часто приглашали фасилитаторами людей со стороны, не связанных напрямую с менеджментом. Однако конкретный фасилитатор—это ладно, а организация-медиатор в целом, приходящая с Запада, имеет бо`льшую власть навязывать свои повестки, чем «фасилитируемые». Чтобы это компенсировать, необходимо «овластнять» (to empower) «фасилитируемых», предоставлять им возможность формирования повестки проекта, иначе крен в сторону интересов «медиатора» становится непоправимым. Я пытался позиционировать Алерт, как катализатора миротворческих повесток партнёров, гражданского общества на местах, не идущего «на поводу», но и не навязывающего свои повестки. Это не всегда удавалось.

 

С некоторым конфликтом прошла встреча в Центральной Азии, хотя в целом она была успешной. Успешной была также встреча «Западного СНГ», во время которой я впервые познакомился с приднестровцами. Организация из Киева, помогающая нам, была великолепной и профессионально, и по человеческим качествам. Прошло заседание Кавказского Форума. Подошло время совместной встречи трёх суб-сетей в Голицыно. Тут-то конфликт и выразился во всей красе, начиная с вопроса, кого мы можем финансировать для приезда на встречу и кого—нет, до вопроса, можно ли считать миротворцами людей, произносящих радикальные и экстремистские тексты, напрямую риторически «уничтожающие» противоположную сторону. Справиться с такой ситуацией мне, Мартину Хонивеллу и другим фасилитаторам было трудно. Надо было искать выход.

 

Вычленим уроки, почерпнутые мною из этого проекта: урок того, что правозащитники-беженцы—часто не миротворцы. Что те, кто не испытал насильственного масштабного конфликта со многими жертвами—как правило не понимают тех, кто его испытал. Что в проекты ООН и других международных организаций, в ожидании ли грантов, или ради того, чтобы ездить в разные прекрасные зарубежа, или же с провокационными целями, проникает разношёрстый народ, зачастую не имеющий отношения к этике и принципиальности. Подтвердилось моё ожидание, что по отношению к конфликтам невозможно быть «высоколобым» экспертом, глядеть на конфликты «свысока», и при этом обсуждать их хоть с какой-либо пользой: что единственная возможность реально способствовать миротворчеству—пытаться работать здесь и сейчас с теми, кто реально находится в конфликте. Тренинги по разрешению конфликтов вообще—не помогают напрямую тому, чтобы научиться разрешению собственных конфликтов: только тренинг для сторон с участием самих сторон, т.е. моделирование процесса разрешения реального конфликта, является эффективным.

 

И пришлось нам с Мартином разбираться: чтобы успокоить пятьдесят или семьдесят человек, собравшихся в Голицыно, и разрешить ситуацию, мы предложили создать некий «ареопаг», группу посредников, которым доверяют и решениям которых подчинятся. Кто должны быть эти люди—было более или менее ясно из состава участников. Мы предложили включить в эту группу Паату Закареишвили из Тбилиси, Батала Кобахия из Сухума, Наталью Аблову из Бишкека и Эльдара Зейналова из Баку. Каждый из них пользовался безусловным авторитетом среди гражданского общества СНГ. Батал был тем, кого я и Алерт «лоббировали», как человека из «непризнанного образования», чтобы он вошёл в Рабочую Группу. Паата и Наталья, старые участники Конференции СНГ, были согласны, что Алерт и Центр по Урегулированию Конфликтов поступили, мягко говоря, недальновидно, даже если они «исключили» или пытались «исключить» ряд старых участников Рабочей Группы из проекта не по злому умыслу, а по недосмотру. Эльдар тоже так считал. Он был, как и Батал, одним из подписантов Эльбрусской Декларации, т.е. основоположником Форума, одновременно Эльдар был одним из ключевых членов Рабочей Группы. Трое были из Кавказа, одна—из Центральной Азии. Трое из «признанных» образований, один—из «непризнанного». Трое мужчин, одна—женщина. Ни одного армянина, но один азербайджанец и один абхаз. Двое с конфликтующих сторон, двое—нет. «Ареопаг», с каждым членом которого мы поговорили по отдельности и попросили помочь, согласился, тут же взялся за дело, устроил заседания, вызывал «свидетелей» на собеседование, просил рассказать свои версии, и в итоге вынес ряд решений, которые успокоили общественность и умерили пыл самых ретивых. Так Рабочая Группа не распалась. Через полгода в Женеве, на очередном съезде Конференции СНГ, полномочно участвовали и Батал Кобахиа, и Алан Парастаев из Южной Осетии. Никто не жаловался на их участие. Были также ребята с Северного Кавказа, из Чечни.

 

Через несколько месяцев в Баку, на конференции Датского Совета по Беженцам (тогда я был в Баку в последний раз... Надеюсь не в самый последний...), я встретился с Андреем Каменщиковым и договорился, что Алерт передаёт управление Рабочей Группой организации Каменщикова, как он этого и хотел. Это был слишком сложный проект, Алерт не в состоянии был уделять ему достаточно внимания, мне надо было укреплять Кавказский Форум. Теперь, когда организации были обнаружены и в контакте между собой, ничего не стоило делать проекты отдельно с ними—Алерту ли, Форуму или самим этим организациям друг с другом. Связи, возникшие тогда, породили ряд проектов в дальнейшем. Кирсти согласилась с тем, что управление Рабочей Группой переходит к Андрею, и что сталось с Рабочей Группой после этого, осталось мне неизвестным. Помню, были ещё 1-2 встречи, о которых я узнавал от Батала или кого-то ещё из Форума, но больше ничего не знаю.

 

Значит, можно среди разношёрстой и малоуправляемой группы, называющей себя гражданским обществом, выделить авторитетных людей, воззвать к их совести, попросить их помочь, и они помогут—воззовут к совести людской, и люди к ним прислушаются. «Коллегиальное посредничество» (peer mediation) есть реальная сила и влиятельный способ в СНГ, дали бы развернуться.

 

В наших сообществах плохо работают официальные системы альтернативного разрешения диспутов, потому, что мало людей, чей авторитет признан безоговорочно, и особенно мало таких среди юристов и бывших судей, которые могли бы вне государственной судебной системы реально помочь, посредничать и разрешать конфликт. Мало тех, чей авторитет достаточен, чтоб к их решению прислушались и его бы исполнили. Наш опыт показал, что такие люди есть, и хотя они нечастно попадаются, я уверен, что этой четвёркой СНГ не исчерпывается. Просто надо брать не бывших судей, не тех, кто считает, что у них есть авторитет, а тех, у кого реально такой авторитет есть. Именно так и происходит в «блатном» мире, а почему-то в «неблатном» это, якобы, не работает. Но тут есть тонкий момент: если бы Алерт не подкинул идею того, что можно передать решение проблемы в руки этой четвёрки, сами участники конференции к такому решению бы не пришли. Как мы ни пытались дать им знать, что решение в их власти, что предложи они справедивый процесс для принятия решения—и мы, Алерт, пойдём за ними—они не решались на это. Empowerment не работало. Люди отвыкли всерьёз брать инициативу в свои руки не для эскалации, а для нахождения креативных и справедивых выходов из конфликтов.

 

Мы дали толчок, показав, что этим четверым—доверяем безоговорчно, и согласны с любым их решением. Итак, чтобы авторитет был признан сторонами, необходимо, чтобы кто-то дал толчок, указал, что они вправду считают данных людей авторитетными, иначе сами граждане не догадаются или, из-за кавказской или постсоветской привычки не выдвигать никого, кроме себя, просто не выдвинут авторитетных. И этот кто-то, дающий толчок, должен быть сам частично авторитетным, может, недостаточно, чтобы самому быть арбитром, но достаточно, чтобы к его заявлению, что данная личность—авторитет—прислушались бы.

 

Экс-комбатанты

 

Одним из наиболее значимых мероприятий в первый период существования Форума стала встреча экс-комбатантов. Она до сих пор вспоминается, притом, странным образом, даже теми, кто по той или иной причине в ней не участвовал. После начала грузино-абхазского проекта стало ясно, что двусторонняя встреча вояк невозможна: люди, воевавшие друг против друга, могли встретиться случайно, по двое, на той или иной миротворческой встрече, но организовать встречу существенного числа людей, воюющих с двух сторон, друг с другом представлялось невозможным и нецелесообразным. Поэтому на встрече Координаторов Кавкзаского Форума было решено устроить общекавказскую встречу экс-комбатантов. Кавказский Форум чувствовал прилив сил, он понимал, что в состоянии такое провернуть. Методика встречи была досконально обсуждена и грамотно реализована в последующие два месяца: каждому Кооридантору Форума предлагалось выделить двух экскомбатантов, желающих встретиться с другими экскомбатантами. Те из Координаторов, кто не обладал необходимым тренингом или навыком психологического ассистирования, должны были найти профессиональных и опытных психологов, которые будут сопровождать делегацию. Как люди воевавшие, экскомбатанты являлись естественным миротворческим ресурсом в том смысле, что они меньше любых менее опытных людей хотели бы возобновления войны. Но если бы война возобновилась, они бы пошли воевать, и на этот крайний случай они хотели обсудить со своими коллегами или бывшими или будущими «противниками» каноны ведения боевых действий, которые, к сожалению, не раз нарушались в кавказских войнах. Они также хотели обсудить вопросы психологической и социальной реабилитации, помощи тем, у кого ограниченны физические возможности после ранения на войне, а также семьям погибших, и, по возможности, выработать совместную платформу. Это не были кадровые военные мирного времени, а именно комбатанты, те, кто пошёл на войну добровольцем или был призван. От русских приехали мальчики, отслужившие в Чечне, их привезла Люся из Новочеркасска. Приехали ребята из Чечни, комбатанты из Абхазии, комбатанты и беженцы из Грузии, комбатанты из Армении, Карабаха, с других регионов Северного Кавказа, Южной Осетии. Только азербайджанцы не приехали. И несмотря на эту неудачу, достойную сожаления, встреча прошла успешно. Эмоциональный накал был высок, однако и согласование ряда принципов и документов на этой встрече произошло на удивление организованно и эффективно. В который раз подтвердилось, что люди военной школы, с военным прошлым достойны, принципиальны, не любят заниматься чепухой, ответственны и придерживаются высоких моральных принципов. Комбатанты имели различные воинские звания, и иногда это мешало равноправному обсуждению.

 

На встречу сознательно не были привезены иностранцы, ни как фасилитаторы, ни как наблюдатели: только свои, только кавказцы. Фасилитировали координаторы Форума, каждый, кто привёз с собой делегацию из той или иной страны, того или иного региона. Фасилитаторов было человек восемь, группа фасилитаторов работала вечерами, согласовывая динамику следующего дня, допоздна. Видимо, отсвет деловитости комбатантов падал и на фасилитаторов, так как, несмотря на величину группы,  она работала слаженно и эффективно. Напряжение этой встречи способствовало возникновению спайки между Координаторами Форума, которая держится по сей день, когда Форум, как говорят про некоторые конфликты, является «замороженным» или «спящим».

 

Уроки медиации из этой встречи: 1. Собери вместе профессионалов гражданского миротворчества сторон Кавказа, и они, если захотят, смогут организовать встречу между самыми нестыкуемыми группами или типами людей. 2. Хорошая предварительная командная работа медиаторов, их преданность идее, вера в неё, позволяют совершать чудеса. 3. Хорошо подготовленная встреча, учитывающая множество факторов и деталей, от политических до психологических, будет удачной. 4. Несмотря на кажущуюся трудность, именно те проекты удаются, которые соответствуют желаниям и видению «низов», т.е. тех групп, для кого мы и работаем, тех, кого по-английски называют grassroots. Эта последняя истина часто теоретически поддерживается, но на практике отрицается как теми международниками, которые пытаются что-то сделать, так и теми местными, которые некритически соглашаются войти партнёрами в их «сверху» спущенные проекты.

 

Встреча... Большие дела. Разве встреча—это результат? Разве сто`ит такие существенные деньги тратить просто на встречи?

 

Стратегия последних лет Европейского Союза по сближению с соседями включает такое важное официальное направление, как «контакты между людьми». Европа заботится о личных встречах людей между собой, европейцев и неевропейцев. Европеец, эка невидаль!, особенно в наши дни, а между тем данное направление—одно из важнейших в Политике Соседства и Восточного Партнёрства.

 

Мы же устроили встречу между людьми, которые иначе никогда, ни при каких обстоятельствах бы не встретились. Часть продолжения войны, даже когда пулями не стреляют, на Кавказе заключается в изоляционизме, в изоляции людей друг от друга—местных от иностранцев, но также и соседей друг от друга, а уж тем более представителей ранее воюющих сторон. Отрицается само существование воюющих сторон, также, как и «непризнанных образований» как политического фактора, по многим причинам: потому, что конфликты превратились в рычаг управления обществами для сохранения и укрепления политической власти верхушек, а это в свою очередь верхушкам выгодно для личного обогащения и/или для недопущения развития демократических процессов, т.е. участия людей в решении собственных судеб, путём ограничения их права выбора различных вариантов жизни, политики, деятельности, путём изощрённого ограничения их свободы. Для этого нет ничего удобнее, чем разделять и властвовать, сеять недоверие, создавать образ врага, и даже если два соседа не воюют друг с другом, на всякий случай не давать им возможностей для встреч, общения, а то вдруг объединятся и на «верхушки» совместно попрут??

 

Устраивать встречи между теми, которые иначе бы не встретились из-за заморозивших Кавказ конфликтов—эта максима стала ключевой, ею я пользовался, объясняя философию необходимости финансировать проекты по трансформации конфликта, притом, что ни один из них не обещает чудесного разрешения конфликта на системном уровне.

 

В таком случае, спросите вы, почему же эта встреча не имела продолжения? Во-первых, она имела непрямые продолжения. Её продолжением явилась другая масштабная встреча: встреча людей с ограниченными возможностями со всего Кавказа в Москве, породившая ряд совместных проектов, в частности между абхазской организацией Алхаса Цхагушева и карабахской организацией Вардана, между армянскими, грузинскими, осетинскими и другими экскомбатантами с ограниченными возможностями, в рамках подхода «Философия Независимой Жизни». Продолжением экскомбатантовского проекта явилась также цахкадзорская конференция о кавказских традициях миротворчества и возможности их использования сегодня, на которую приезжал академик Сергей Арутюнов, классик кавказских исследований. Именно на встрече экскомбатантов была преподнесена идея, что в этических кодексах кавказских народов есть то, что может быть использовано сегодня для разрешения конфликтов. Грузинские и южноосетинские группы экскомбатантов продолжили встречаться и общаться. Но разобщающая политика со времён прихода к власти Саакашвили не позволила этому довольно частому общению всерьёз повлиять на дальнейшие события. Мало кто желал дальнейших подобных встреч. Вскоре началась вторая чеченская война. Развернулись события в Грузии—«революция роз». Официально признанные правительства не хотели реальных успехов гражданского миротворчества, а всё более прислушивающееся к ним международное сообщество решило в этом, также как и в ряде других вопросов плясать под их дудку и не доверять голосу гражданского общества. В этом активно «помогало» само гражданское общество, та его часть, которая считала своим долгом быть бо`льшим «католиком», чем сами их правительства, а тем более та часть, которая без стеснения пыталась использовать свой неправительственный статус для продвижения повестки дня своей стороны в конфликте, или же, ради какой-либо меркантильной цели, хорошо знакомым на Кавказе способом, сплетнями и другими средствами подмывала авторитет своих коллег, инициаторов реальных общегражданских процессов.

 

После этой встречи я лично продолжил общаться с экскомбатантами (они отказывались от приставки «экс», говоря, что войны не завершены, и, к сожалению, минимум в двух случаях—чеченском и южноосетинском—оказались неопровержимо правы). Та прививка чувства собственного достоинства, которую я получил от общения с ними—абхазами, грузинами, северокавказцами, армянскими и карабахскими комбатантами помогла мне по жизни. Это—люди, живущие с высоко поднятыми головами, в какие бы социальные проблемы их не окунула мирная жизнь. Люди, стоящие на страже безопасности своих этносов в самом прямом и уважаемом смысле. Выковавшиеся в горниле войн Послы Доброй Воли с самым сильным сообщением в пользу мира, которое я когда-либо слышал: мы воевали, знаем, что такое война, поэтому хотим совместно предотвратить любые новые войны. Но если не получится—мы хотим, чтобы наши дети воевали, соблюдая правила человечности даже на войне.

 

Что отличало настоящего комбатанта? Это были люди кристалльной честности: они никогда в жизни не брали взяток и не лгали по пустякам. Жили не по лжи.

 

Миссия в КЧР

 

В Карачаево-Черкессии начались волнения в связи с тем, что кандидат в президенты Дерев не получил стул президента. Говорили, что итоги выборов подтасованны. Вы знаете Карачаево-Черкессию—время от времени там напрягалась ситуация. Это та самая республика, где обиженные женщины заняли дворец президента, много лет спустя после нашего визита, и представитель президента Дмитрий Козак стал перед ними на колени, обещая уважить их жалобу и разобраться.  Это был смелый поступок, красивый, кавказский: Козака зауважали на Кавказе. Такова ситуация на Кавказе: не совершай геройств, так как не позволяют. Лишь подлости не соверши, веди себя достойно, стань на сторону человеческих, человечных ценностей—и тебя зауважают. Простят, что пассивен в борьбе, в противостоянии произволу и несправедливости, что избирателен, что не смеешь сразу за всю правду встать грудью вперёд. Такое уж место Кавказ: сразу за всю правду грудью встать—самоубийственно. Если хочешь пользу принести—необходимо быть хитрым и избирательным?

 

Во времена конфликта вокруг выборов  Дерева, форумовцы из Карачаево-Черкессии попросили Кавказский Форум прислать туда делегацию, которая бы написала непредвзято о том, что там происходит. Тогда было меньше информации, чем теперь, и тем более—меньше манипулируемой информации, поэтому наша миссия имела также информирующее значение.

 

Мы подошли к планированию миссии со всей ответственностью. Встретились за несколько дней до поездки, обговорили детали до мелочей, составили план действий и список встреч, предварительно согласованных. Делегацию мы тоже отбирали долго и тщательно. К сожалению, в последний момент делегат из Абхазии—Тамаз Кецба—не смог приехать. Поехали без него.

 

Ситуация в Карачаево-Черкессии была действительно напряжённая. Нас принимали не первые лица, но вторые или третьи. Вначале не хотели принимать, но затем, убедившись в представительности нашей делегации из пяти человек, соглашались.

                                                                                                                        

Черкесы и карачаевцы почти не общались, избегали заходить в кафе и магазины друг друга. Нам приходилось много говорить с людьми на улицах, в гостинице, в общественных зданиях, с официальными лицами, также как с простым народом, урезонивать их, указывать, что политические распри не должны отражаться на отношениях этносов друг с другом... Было очень трудно и почти безнадёжно.  К нам прислушивались, изучали нас, глядели на нас удивлённо: как же, пять кавказцев из разных мест, да ещё армянин с азербайджанцем среди них, «Кавказский Форум»... Это серьёзно? Неужели такое возможно?

 

Дерев был черкес, черкесы были «обиженной» стороной, и было проще найти черкесов, согласных с нами говорить, чем карачаевцев, которые бы посмели, кроме дежурных фраз, сказать что-либо ещё, тем более, если это были должностные лица. Черкесы говорили о своём желании отделиться, расколоть республику. Уже были начерчены карты, проведены теоретические границы, взятые из непростого прошлого этой многострадальной республики. Перелом в оценке ситуации для меня произошёл в тот момент, когда из Москвы вернулся Министр по делам Национальностей республики и встретился с нами. Это был молодой карачаевец, грамотный и интеллигентный, кандидат наук, этнолог, кавказовед, знаток ситуации. Послушав его, я не только понял суть ситуации, но и понял, что она разрешима: если среди карачаевцев есть такие вменяемые личности, значит, есть серьёзный шанс. Через несколько месяцев я узнал, что его «ушли» в отставку, и он уехал преподавать.

 

Мы честно и подробно отобразили услышанное и понятое на бумаге. Наш доклад—доклад Кавказского Форума—не был опубликован, но был разослан широко, и затем мне говорили о том, что его читали в обоих «Белых Домах». Его суть не была фактографической, а собранием рекомендаций, что необходимо делать. Он не был ничем выдающимся, но это был текст, согласованный между пятью участниками миссии, а затем пятнадцатью Координаторами Форума, от имени которых он вышел в свет. Доклад понравился в самой Карачаево-Черкессии, причём, как нам сообщали, как карачаевцам, так и черкесам, и казакам, и абазинам. Это был добрый и уважительный доклад, в этом, быть может, было его главное достоинство. В нём не было того отношения «свысока», которое наблюдается в докладах международных, даже неправительственных организаций, тон его был увещевающ, нежели нейтрален, он избегал невыверенных оценок, присущих столь многим «жареным» журналистским произведениям.

 

Так народная дипломатия набирала обороты. Тогда ещё можно было передвигаться по Кавказу, более или менее. Это были времена (странно вспомнить сейчас!), когда Россия блокировала Абхазию, а грузины без виз ездили в Россию. Можно было назначить встречу с высоким должностным лицом, не будучи зарегистрированной организацией, просто от имени сети, «Кавказского Форума».  Свобода ароматизировала воздух, как весна, от людей самих зависело, на что её использовать: на войну или на мир, на распад или на созидание. К сожалению, большинство выбрало войну и распад. И получили отсутствие аромата свободы, весны в воздухе. И поделом, так как выбирали сознательно, похищая людей, обманывая, крадя, беря взятки, подвергая себе подобных пыткам.

 

Без страховки, на свой страх и риск, полагаясь на своих друзей, собственные связи и то, что мы—хоть и гости, но также и местные, ибо—кавказцы, мы ездили по сверхнапряжённой зоне, натянутой, как тетива. Проходя по улице Черкесска, я оглядывался и видел поспешно убегающие вдаль взгляды прохожих, которые за мгновение до того задумчиво глядели нам вослед. В составе делегации были женщины, наши коллеги, но за них мы не беспокоились как-то по-особому, наоборот, их присутствие добавляло нам безопасности, «радировало» сообщение о том, что у нас мирные намерения. Если бы эта смелость, эта готовность, это умение принести пользу в напряжённой ситуации затем было взято на вооружение, ретранслировано теми, кто поддерживал миротворческие инициативы, если бы на это умение больше полагались власть имущие, если бы оно размножилось и стало всеобщим достоянием—эта миротворческая миссия стала бы эмбрионом будущего общекавказского миротворческого процесса. Затем подобная миссия—без того же напряжения, но всё же небезоблачно прошедшая—была предпринята Гурамом и Баталом в писательском проекте. Кроме того, в рамках молодёжного журналистского проекта, мы устроили поездки в ряд регионов. Армянин и азербайджанец ездили вместе в Джавахетию и Квемо-Картли и писали материал. Но журналисты—не миротворцы, и стрингерством или участием журналиста в конфликтной ситуации никого не удивишь. А вот люди, несущие миротворческое сообщение (притом не легенду, как «женщины, бросающие свои платки оземь»—которые, эти женщины, существуют в мифологии каждой нации и не только Кавказа, но даже и Большого Ближнего Востока), реальные люди, реальными современными методами пытающиеся разобраться в ситуации и помочь—большой раритет. Если бы у меня было время и единомышленники, я бы создал курсы миротворца, где обязательно учились бы ребята с реальных конфликтов, и в частности они учились бы ездить вместе в трудные места, разбираться, не приносить вреда, а пытаться приносить пользу...

 

Затем были другие миссии. Но эта—первая миротворческая миссия Кавказского Форума—для меня незабываема. Один бы я не поехал—испугался бы. Не посмел бы взять ответственность на себя. Да и интереса было бы меньше, ибо, мне казалось, только в ситуации подотчётности перед моделью всего Кавказа стороны конфликта раскрываются «правильно», т.е. и достойно, и честно, не по мелочам, и готовы прислушаться, подправить собственное мнение... С иностранцами я бы тоже не поехал. Чтобы эта миссия состоялась, надо было, чтобы нас пригласили, чтобы Форум согласился предпринять миссию, чтобы люди согласились приехать, съехались, объединились, стали командой... К сожалению, подобные поездки—раритет, и даже когда находятся люди, готовые их предпринять и всерьёз подготовленные к такому—они не находят поддержки. Но эта школа, быть может, не пропала даром: в недавнем докладе Ларисы Сотиевой по ситуации в Южной Осетии я почувствовал ту же осторожность, ответственность и взвешенность, ту же честность, ту же интонацию, что и в том старом докладе. Притом, что Лариса дала намного более глубоко вспаханный слой информации, чем мы, ибо она знает свою родину досконально, и притом, что свой текст она не согласовывала ни с кем, ибо делала исследование и писала текст в одиночку, тогда как мы согласовывали многократно чуть ли не каждую буковку.

 

Общекавказская молодёжная креативная игра

 

Общекавказская молодёжная креативная игра произошла в момент кратковременного расцвета Форума, в момент его зрелости: как одно из последних мероприятий в рамках двухгодичного проекта по построению возможностей для гражданского общества Кавказа, поддержанного Фондом Большой Лотереи Великобритании, в феврале 2003 года. Креативная игра—метод групповой работы, который может применяться для развития умений и навыков мышления; для того, чтобы принимать решения в ситуации экстраординарной неопределённости; для стратегического планирования с пересмотром и глубокой переоценкой обыденных установок.

 

По проекту планировалась работа с молодежью. Но как её организовать? В чём она должна состоять? Предположим, Форум объявит конкурс и профинансирует 10 малобюджетных проектов в регионах Кавказа. Проекты будут, вероятно, традиционными: во время первой встречи по забытым регионам основной тип молодёжного проекта, который предлагался—это или было футбольное или какое другое спортивное состязание, или приобретение караоке для сельского клуба. Продвинут ли такие проекты развитие связей, знание молодёжи различных регионов друг о друге? Помогут ли они научить совместному «озабочиванию», совместной постановке вопроса о собственном будущем? Мы пытались делать так, чтобы Форум занимался только теми проектами, которые напрямую исходят из его мандата: общекавказскости, а не вообще проектами на Кавказе.

 

Креативная игра была организована уже в конце проекта Лотереи, когда многие негативные тенденции на Кавказе стали ускоряться, и хотелось найти способ работы с молодёжью такой, который бы оказал хоть какое-то стратегическое влияние. В различных регионах, если там работали международники, происходило много различных проектов, хотя их тоже было недостаточно. В ряде регионов никаких проектов не происходило, поэтому и традиционные проекты были важны. Но этими проблемами занялось направление Форума по «Забытым Регионам». Это был период, когда, из-за политического ли кризиса или ещё чего-то, стало проявляться то, что называется «усталость от...»: проектов, финансирования, донорства, отсутствия видимых или существенных результатов проектов гражданского общества и т.д. Старые методики, казалось, исчерпали себя, а новое не проявлялось. Сделать просто встречу тех, кто иначе никогда бы не встретился—хорошо, но хотелось большего: сделать такую встречу, но и выжать из неё всё, что возможно! А что возможно? Тренинг по развитию навыков создания проектов гражданского общества? А затем они вернутся назад, и у них не будет каналов для нахождения финансирования таких проектов?

 

В этих обстоятельствах у меня и Нунэ Диланян, которая работала заместителем Исполнительного Секретаря Форума в Ереване, возникла идея проведения молодёжной встречи в форме креативной игры. Мы к этому готовились досконально. Во-первых, наша команда провела такую игру в Абхазии для старшеклассников, по заказу ООН и Сухумского Дома Юношества. Понимая, что могут быть проблемы с восприятием идеи проведения общекавказской креативной игры под руководством команды, состоящей только из армян, мы провели также тренинговую игру в Армении, тренируя в игротехники убыстренным способом ряд наших коллег разных национальностей. Удалось, через эти мероприятия, добиться того, чтобы отдельную группу в креативной игре, с малой помощью, могли бы вести представители других национальностей Кавказа: Заурбек Кожев из Нальчика, Валя Череватенко из Новочеркасска, Джана Джавахишвили из Тбилиси, Влад Джениа из Абхазии.

 

Зачем общекавказская молодёжная креативная игра? Чтобы помочь молодёжи встретиться и пообщаться, познакомиться, но и работать с ними, сделать так, чтобы они работали друг с другом, притом так напряжённо, чтобы эти шесть дней работы были бы равны полугоду, проведённому в университете. Такова уж эта методика, системо-мыследеятельностная методология, применённая в виде креативной игры. Импульс, полученный в течение 5-6 дней такой игры, равен импульсу, получаемому от полугода образования в любом постсоветском университете с типично устаревшей системой преподавания, основанной на скучных лекциях. Я не буду рассказывать о методологии—это долгая история, неоднократно описанная. Наше желание было: помочь ребятам усилить свои возможности и навыки мышления, также коллективного, совместного мышления, радикальным способом креативной игры, через «мозговую встряску», brain shock.

 

Пришлось преодолевать ряд трудностей—политических и концептуальных. Так как это не западная тренинговая метода, а местная[4], к ней с подозрением относились самые различные группы—именно местные. Люди как будто бы говорили: с западными-то всё в порядке, это мы понимаем, раз деньги дают—то и требуют усвоения западных технологий—тренинговых, скажем, «участнического» тренинга (participatory), фасилитационного и т.д. А вы—местные, что же вы такого можете придумать? Не вы ли недавно жили в советской системе, затем она разбилась, и вы выкинулись в эту анархию, и как жили, так и живёте в войне, беззаконии и неумении обустроить свои общества? Если же вы такие—как и мы, как и мы—то какие такие методики вы можете нам предложить?

 

Нет, «говорили» нам без слов наши оппоненты: не может этого быть. Не верим мы вам. Вероятнее, тут какой-то подвох: или вы—секта какая-то, или вы—просто армяне, которые хотят своё влияние каким-то странным, неподвластным нам, «кучерявым» способом на нас распространить, вот и вся подоплёка ваших креативных игр.

 

В чём результат вашей игры? Ну в чём? Говорили нам.

 

И это говорили те, кто почти и не спрашивал, а в чём результат любого проекта гражданского общества? Кто некритически адаптировался к безалаберному транжирству денег международных проектов по якобы развитию гражданского общества. Но также и те, кто отличал проекты результативные от фиктивных. Даже они были настроены критично. К примеру, некоторые лидеры гражданского общества Абхазии. Думаю, люди не верили, перестали верить или никогда не начинали, что можно собраться и всерьёз повлиять не на политику, не на социальные проблемы, а на нечто большее—на будущее, на принципы дизайна институций, в которых мы оказались живущими, таких, как, скажем, семья, война, государство, или, тем более, на ценности, которыми мы оперируем и которые предопределяют наше поведение—притом, что никто и не понимает, что это такое—ценности. В войне—повлияли, массы мобилизовались, но то—война, вынужденная посадка. Когда физическая безопасность не под угрозой—легко потерять связь с правлением обществом, легко впасть в реактивизм—только реагировать на проблемы, не пытаться всерьёз стратегировать...

 

Игра строится на иных принципах, нежели традиционная фасилитационная методика, применяемая в кавказских тусовках. Здесь, к примеру, политическая корректность не в ходу. Хорошо это или плохо? Как посмотреть. Входя в мир креативной игры, с первого же шага надо начать думать и действовать не в рамках стереотипов, а вне них. Но стеретипы играют важную роль: они регулируют человеческое общение. Ведь это стереотип: подать женщине пальто. В США средний класс от него избавился и придумал новый: что подавать женщине пальто—это подчёркивание её слабости и, следовательно, унизительно для неё.

 

В игре гендерный баланс неважен. В игре неважен никакой баланс. Здесь говорят не по очереди, а по невидимой табели о рангах: игротехник предоставляет слово тем, кто, по его мнению, имеет, что сказать, в контексте процесса игры. Резко прерывает тех, кто, по его мнению, отклоняется. Здесь настырные и многоговорящие будут прерваны, а креативные и активные возьмут верх над креативными и пассивными, хотя хороший игротехник постарается включить и пассивных тоже, проявить их, если они креативны. Здесь кое-кто переживёт озарение, а кое-кто надолго «выпадет в осадок» и решит, что, скажем, «интеллектуализм»--это не для него. Ну представьте, что вы—игротехник-кавказец, а в игре представитель кавказской нации А несёт чушь, а представитель кавказской нации Б, находящейся в войне с нацией А, говорит очень даже значительные мысли по теме игры. Как вы поступите? Если вы позволите представителю А дальше нести чушь, игра застопорится и развалится. Если вы решите сбалансировать и предоставить им одинаковое время искусственным способом ведения заседания—игра, опять же, развалится. Единственное, что вы можете сделать—«заткнуть» А рот. А это означает, что вы предпочли Б, и из этого можно сделать скороспелый вывод, что вы предпочли не мысли Б, а «сторону» Б в их конфликте со «стороной» А! Более того, вы же представитель своей нации? Так вот, вся ваша «нация» нарушила баланс и предпочла «сторону» Б «стороне» А! Вот какой вывод можно сделать зашоренному стороннему наблюдателю, глядя на креативную игру. А почему? Потому, что игра предлагает вызов Кавказу, да и всему постсоветскому пространству, да и всему миру, в общем-то: а слабо` разделяться не по нациям, не по религиям, а по смеси креативно-интеллектуальных качеств? А слабо` принять, что, хоть нация А, по-твоему, твой «противник», но у неё есть представитель А1, который мыслит невообразимо умно и ярко? Как только человек это понимает и принимает, умнее его уже никого не может быть, ибо оценить чужой ум—лучший признак ума собственного. Участник мероприятия становится полноценным игроком в креативной игре, а умы не по ранжиру располагаются, их различия неизмеримы. Ситуация из плоскости «горизонтальной»—конфликт между «нациями», переходит в плоскость «вертикальную»; а это порождает здоровую конкуренцию.

 

Мы не занимаемся тестами Ай Кью и в них не верим. К сожалению, есть люди, которые не в состоянии принять, понять, осознать предыдущий постулат и начать поступать в соответствии с ним: ценить свою и чужую креативность, смело двигать вперёд мысль, создавая совместную мыследеятельность, переоценивать всё и вся, стереотипы, унаследованные как с советских времён, так и за прошедший период, который, пытаясь интенсивно создать новую систему ценностей взамен рухнувшей старой, был занят тем, что создавал твердокаменные стереотипы—религиозные, этнические, национальные, этические, политические, гендерные и т.д. и т.п... Переоценить всё, что произошло, создать новую программу, новое видение, новый вокабулярий—вот о чём креативная игра! Вот насколько она амбициозна! Вот на что она замахивается!

 

И это мы планировали сделать с местной кавказской молодёжью, большинство которой не имело хорошего образования, а обычное постсоветское... На игре молодёжь трудилась днём, тусовалась, танцевала и спорила ночью, но—дружила, как бы ни углублялась в противоречия любимых, родных конфликтов...

 

Мы собрали человек 70. Абхазские коллеги добились того, что нам позволили привезти на вертолёте ряд грузин на игру. Принципы отбора участников для креативной игры отличаются от принципов отбора на миротворческие мероприятия. Сколько, скажем, абхазов и сколько грузин должно быть на игре по сравнению с другими? Может ли быть больше армян, чем азербайджанцев? А почему игра происходит в Пицунде? Ведь это ненейтральное место?

 

По поводу нейтральности и ненейтральности места Форум обосновывал, что проводит свои мероприятия в ненейтральных местах, ибо Форум—это кавказские миротворцы, которые хотят привести в порядок свой общий дом. По поводу же отбора участников возникла проблема: форумовцы хотели везти на игру своих детей и родственников. Принципы справедливого отбора, конфликта интересов отсутствовали, как институция, в сознании многих наших коллег. А это никак не укладывалось в идеологию западного донора. А имел ли место конфликт интересов?

 

Этот вопрос стоит обсудить подробнее как-нибудь в другой раз. Здесь же отметим, что с точки зрения системо-мыследеятельностной методологии проблема отбора участников лежит не в этой плоскости. Каждый человек—человек. Предполагается, что никаких явных преимуществ участнику по отношению к неучастнику не предоставляется, это ещё большой вопрос—может, наоборот, неучастнику повезло, ибо с участника спрос! Думать начать! Думать иначе! Научиться! Стать ответственным! Послушать критиков, получалось, что поездка в Пицунду—празднество, да и только. Да, в каком-то смысле это и было празднеством, но далеко не только!

 

Проблема участия-неучастия—краеугольный камень проблемы миротворческих тусовок на Кавказе. На других тусовках это тоже проблема, но здесь она приобретает космическое значение. Вспомним, что и конфликт Рабочей Группы был об участии-неучастии: кого-то хотели исключить, чтоб не участвовал («непризнанные» стороны, ибо это, видите-ли, была Конференция под эгидой ООН, а раз ООН—то существование «непризнанных» должно отрицаться!); кого-то, наоборот, включить, и жаловались, что Алерт, якобы, исключил.

 

Я, человек, всю жизнь «проповедующий» участие, «участнический» (participatory) подход, столько раз обвинялся в том, что исключил чьё-либо участие, что уж потерял счёт... В чём тут дело? Почему проблема участия приобретает такие странные свойства? Ведь не развлекаться же едут, в конце концов, участники всяких конференций, и ведь их столько, этих конференций, что уж теперь-то любой, кому не лень, даже из «непризнанных», в конце концов хоть на какую-то да съездит, было бы желание... Ведь конференций больше, чем населения в некоторых местах Кавказа... Неужели, всё же, шоппинг? Горько мне, человеки, яду мне, яду! Странный парадокс: гражданское общество Кавказа, в принципе согласившись с тем, что его исключили из участия в принятии решений на политическом уровне, борется за мелкие «места» под «солнцем» конференций... Я, конечно, понимаю, что парадокса-то и нет: борются там, где могут, и молча проглатывают своё унижение там, где их исключили... То, что борются—обнадёживающий знак...

 

Продолжение парадокса: добившись участия, часто через конфликт, представители гражданского общества возвращаются с конференций по разным курортам и первым делом пытаются исключить остальных, не поделиться тем, что узнали, не рассказать, что они сказали... Но, опять же: парадокс ли? Ведь всё понятно, да?

 

Чтобы хоть как-то решить вопрос участия и избежать обвинений в «закрытости», но также и для того, чтобы реально сделать работу Форума и миротворческую проблематику доступной широким кругам публики и дать возможность массам влиять на Форум—мы создали систему обязанностей Координаторов. Им предписывалось, до отъезда на заседание Координационного Совета, собирать Группу Поддержки и обсуждать с ней, что` она хочет поставить на повестку дня Форума. По возвращении, Координаторы были обязаны собирать Группы Поддержки и подробно рассказывать им, что произошло... Также мы пытались добиться освещения деятельности Форума в местных СМИ—в газетах, на телевидении и т.д. К сожалению, если в Грузии, Армении и Абхазии это было возможно, то в Азербайджане это ставило под угрозу участников форумовских мероприятий—ведь там правительство запрещало контакты с армянами, а тем более с карабахскими армянами. Из-за этого армянская сторона тоже, из лояльности к азербайджанской, отказывалась от масштабного освещения, ведь в Азербайджане армянские СМИ доступны, и если бы армяне широко освещали форумовские мероприятия, в Азербайджане узналось бы. Тогда азербайджанских коллег, опять же, обвинили бы в предательстве и измене—что неоднократно и происходило... Итог плачевен: из-за невозможности выйти на широкий простор телевидения, до сих пор армяно-азербайджанские проекты не имеют того влияния на широкую публику, которое бы позволило поменять настроение в сообществах. Но всё же, в форумовские времена, деятельность тех из Координаторов, кто собирал Группу Поддержки, в их сообществах воспринималась как более приемлемая, чем деятельность тех, кто этого не делал. Информированность—великая сила, и обладание информацией, коей не обладает ближний—великая власть. Делись информацией, которой обладаешь, и к тебе будут относиться положительно. И без того большинство миротворческих проектов обвиняется в секретности.

 

Почему-то предполагается, что встреча с «противником» двух людей, даже президентов, если их переговоры секретны—позволит о чём-то договориться, а если открыты—нет. Я же пришёл к прямо обратному выводу. Секретность—оружие слабых. Секретность—боязнь, секретность—когда тебе угрожают, и ты боишься раскрыться, когда не хочешь все карты на стол выложить, не доверяешь, хочешь козыри держать. Информация—оружие. Я разоружаюсь постоянно, разоблачаюсь, раздеваюсь. Я—информационный эксгибиционист. Спрашивайте—отвечаем! Транспарентность—моё оружие, а не секретность! Даже если транспарентность жестока к некоторым. По секрету доверия не построишь.

 

К счастью, по сравнению с другими проектами развития, спонсируемыми международными донорами, миротворческие проекты намного меньше обвиняются в коррумпированности. Но и это явление положительно только на поверхности. Ведь эти проекты менее масштабны и на них тратится несоизмеримо меньше денег, чем на другие, немиротворческие, или «миротворческо-нейтральные» проекты развития...  Между тем, ежу понятно, что пока конфликты не решишь, устойчивого развития на Кавказе не будет.

 

«Группа Поддержки»... Название говорящее: это была группа, которая обеспечивала легитимность деятельности Координатора, снабжая его информацией, идеями, распространяя от него информацию про Форум дальше, в обществе; это была также группа, которую Координатор сам отбирал, те из гражданского общества, на кого Координатор мог, более или менее, полагаться в своём сообществе... Ведь сообщества глубоко погружены в политические и другие дрязги, многие представители гражданского общества не в состоянии сотрудничать между собой из-за прошлых конфликтов и стычек, из-за этического водораздела, когда один делает нечто, с чем другой не согласен по принципиальным соображениям, или из-за меркантильной конкуренции... И тут принципиальное требование «работы внутри сообществ», абстрактно означающее привлечение широких масс гражданского общества, независимо от того, уважает ли их Координатор, считается ли он с их авторитетом или они—с его—становилось невыполнимым. Поэтому было постановлено, что консультироваться—нужно, информацию распространять—нужно, но через кого—решает сам Координатор. В Группу Поддержки, однако, должны были входить не только ближайшие соратники Координатора, но и так называемые «нейтралы»--те, с кем Координатор сам, у себя в сообществе, может, и не очень-то работает, но и в конфликте с ними не находится.

 

Эта сложная система была необходима, ибо простые азы работы гражданского общества—открытость, общительность, прозрачность—оказывались часто невыполнимыми в кавказских сообществах после распада Союза. Конфликт разобщил целые народы. Холод и голод сделали людей ещё более разобщёнными внутри своих сообществ. Спасались, кто может, взаимопомощь осталась, но приобрела черты клановости—она происходила внутри гемайншафта, нежели в гезайншафте. Даже если взаимопомощь выходила за физические пределы клана, то те, кто её предпринимал, как бы «входили» тем самым в «кланы» друг друга. Это могла быть и взаимопомощь на базе классово-сословного единства, скажем, интеллигенция помогала друг дружке, себе, как сословию (вымирающему), но... Сословия и классы поредели, распались, и настолько различные по происхождению группы населения были кооптированы во вновь слагающиеся сословия, что даже в рамках одного сословия взаимопомощь, опять-таки, приобретала черты клановости. Это, как причина, то ли как следствие, отражалось на отношениях власти и народа, власти и гражданского общества: эти два явления оказались на прямо противоположных полюсах, реальный диалог между ними оказался практически исключённым. «Разделяй и властвуй»: вот принцип, который довели до совершенства властители всех мастей и толков почти на всём Кавказе. И сами оказались в ужасающем, головокружительном одиночестве, так что и власти-то у них как следует не осталось, разве что над своей семьёй... Остальным эта власть не помогает, лишь грабит их,  или остальные апатично плюют на эту власть: выживают, как умеют.

 

Из-за проблемы с отбором участников на игру возникла творческая идея собрать «семейную конвенцию», и если бы Форум не впал в анабиоз, если бы у него были деньги, это обязательно стоило бы сделать: в ответ на сетования участников и лидеров Форума, что их дети остаются вне круга общения, так как всё меньше возможностей общаться на общекавказском уровне, и что их детям тоже нужны все те тренинги, которые получают абстрактно отобранные дети... Что их детям, как воздух, необходимо понять, чем родители занимаются—возникла идея собрать лидеров Кавказского Форума семьями, в полном составе, с детьми. Это был творческий вызов проблеме конфликта интересов, к сожалению, он так и остался в ранге идеи.

 

По методологии мыследеятельности предполагается, что встречаются люди—как «космические тела»: встретились друг с другом целостные, интегральные (от английского слова «integrity») человечки, личности: и должны найти общий язык, но не просто между собой, а, как бы, «над» собой, «вне» себя, то, что больше, чем они сами, и изобразить то, что нашли, в схемах на ватманах.

 

Несмотря на противоречия, молодёжная игра прошла на ура. Это было одно из самых существенных мероприятий в жанре мыследеятельности, в которых я участвовал. Для многих участников она явилась системообразующим для их мировоззрения событием. Для меня тоже. Я, участвовавший в играх с 1989 года, притом как игротехник, вдруг в феврале 2003 года в Пицунде, во время игры, испытал ряд озарений, которые окончательно сформировали моё мировоззрение, более флюидное до тех пор. Может, это и прозвучит эгоистично, но это так: я, наверное, больше пользы получил во время этой игры, чем дал. Большему научился, чем научил.

 

Ну это часто говорят фасилитаторы и западные консультанты, но я не хочу, чтобы это звучало, как политическая корректность: я не знаю, сколько пользы я принёс и чему научил, но что это мероприятие стало жизнеформирующим для меня—есть мой личный внутренний факт.

 

Не буду вспоминать содержательные итоги игры: от новых понятий и слов, таких, как катахаграция (катастрофа, хаос, игра и грация), до понимания определённых тенденций (образ кавказца), до фиксации принципов постижения мира («калейдоскоп»), до стратегических наработок (критерии «хорошего проекта», «центровой проект», механизм с шестерёнками и т.д.), до политических пониманий (скажем, роль Гальского района в грузино-абхазских отношениях). Итоги игры в плане построения отношений тоже были значительными. После неё в рамках других проектов мы сделали ещё несколько игр: одну в Абхазии, другую в Грузии, третью в Армении. И после долгого перерыва—совсем недавно—новую игру в Армении[5]. Игры нечасто происходят. Они значительны по результатам. К сожалению, несмотря на их мощь и возможность применения их результатов для серьёзного, радикального решения проблем частичных и непоследовательных реформ, попыток построения цивилизованного цивилизационного пространства на Кавказе или вообще в постсоветском мире, а может, и в большом мире—они всё ещё не завоевали того центрального места в арсенале средств дизайна программ общественного развития, и средств для самого` общественного развития, которого они заслуживают. Нет пророка в своём отечестве, да также и в чужом. Я и Давид Оганесян, руководитель креативных игр, и наши соратники, команда игротехников, не отрицаем другие методы развития. Всё ещё впереди...;-)

 

Конечно, для проведения игры в Абхазии были необходимы целые тонны медиаторских усилий. Однако суть не в этом. Игротехник—не медиатор в обычном смысле слова, и также не фасилитатор в традиционном смысле. Он не медиатор между людьми, а он медиатор между идеями—и это лучшая, «высшая» медиация. Если бы мне предложили медиацию между мною и кем-то, с кем я в конфликте, версус между моими и его идеями—я бы предпочёл второе. Людям остаётся самим усвоить уроки такой «медиации» и затем сообразить, как их применять в жизни. А смогут или нет—зависит от них.

 

Не медиация была основой нашего маленького «переворота», привёдшего к осуществлению креативных игр на Кавказе и к созданию Кавказского игротехнического комитета: основой его было лидерство. Это, пожалуй, единственная «незападная» технология организации деятельности, пришедшая на Кавказ со времён коллапса. Да и во всём бывшем СССР она единственная такая, кроме технологий отмывания денег, полагающихся на сугубо местные постсоветские реалии. А других и нет: сугубо кавказские технологии, которые Форум применял, исследовал и «модернизировал»[6], остались недоделанными с упадком активности Форума.

 

Из медиаторов мы превратились в лидеров, не тех, кто, желательно без личной повестки дня, пытается примирить стороны, а тех, кто всё больше понимает, ЧТО нужно делать, и начинает влиять этим своим пониманием, искать соратников, которые это понимание разделяют. Мы неизбежно превращались в лидеров гражданского общества, т.е. тех, кто не стремится к политической власти в рамках существующих политических институтов, а стремится к влиянию на умы в широких масштабах, в рамках всего Кавказа, тех, чьи амбиции направлены на системно-структурные, масштабные институциональные, конституциональные изменения.

 

Это происходило на фоне дальнейшего ухудшения политической ситуации на Кавказе. Вскоре последовали Норд Ост, Беслан, расформирование Северного Кавказа, 2004 год с аджарскими событиями и первой попыткой грузино-осетинской войны 2000-ых, убийство Масхадова. Предчувствуя, чувствуя эти изменения, видя, наблюдая их, мы—я и ряд коллег из Кавказского Форума—пытались найти альтернативные решения, радикальные, такие, как креативные игры. В ответ, однако, нам выражалось недоверие и раздавались окрики негодования, так как люди—существа консервативные, тем более кавказцы. Леность мысли, однако, всеобще-человеческое качество. Пока гром не грянет, мало кто желает заранее креститься, тем более кавказец. Да и после. Уже грянул, чего уж там мычать-телиться.. Крестись-не крестись—уж грянул. Способствовать устойчивости чего-либо инновационного на сейсмоопасном Кавказе—не принято.

 

Естественно, что политическое развитие региона и наш личностный рост вели к расколу. Часть из нас уходила, с болью в сердце «покидая» братьев и сестёр по миротворчеству, в новые области, в неизведанное. Другая часть оставалась, чтобы продолжать реактивно бороться за свои права и за права своих сообществ, когда они нарушаются, реактивно выступать с бессильными совместными заявлениями, когда что-то произошло, или включаться в политическую борьбу на условиях, продиктованных существующими политическими силами, с переменным успехом, вместо того, чтобы ценные силы свои отдавать созданию кардинально новых условий.

 

Я мучаюсь из-за необходимости постоянно возвращаться к теме медиации. Как Форум исчерпал себя в той форме, в которой сложился, так и медиация исчерпала себя как понятие—и в Форуме в своё время, и в данном проекте, как я его вижу. Вместо того, чтобы сказать нам: опишите свой опыт, нам говорят: пишите о медиации. Затем скажут: пишите о фасилитации. Или—о построении доверия. Тема, продиктованная сверху—«социальный» или донорский заказ—вот что предопределяет «прокрустово ложе» наших текстов, заставляя приноравливать собственную жизнь, втискивать её в рамки, в которые она не вмещается. В этом-то и трагедия нашей эпохи—что заказ определяет, что делать, нежели свободное творчество свободных людей ценится за то, что оно существует и развёртывается. К сожалению, должен сознаться (лучше поздно, чем никогда), что Форум не был про медиацию, и объяснять Форум через медиацию—то же самое, что делать операцию на сердце через нос. В принципе, наверное, возможно, но уж слишком экстравагантно! Сила Форума была в том, что он сам создавал свои повестки. Иногда он «брал власть в свои руки» всерьёз, и тогда менеджеры и международные медиаторы должны были следовать его повестке, и эта повестка была впечатляюще интересна и глубока в своём стремлении усилить миротворческие тенденции на Кавказе.

 

Управление и принятие решений в Форуме

 

В административных и управленческих делах Форума, как нигде, проявились его сильные стороны—общекавказский подход, солидарность, чистота намерений, вера в возможность жить по-иному, и слабые—разброд Кавказа, отсутствие навыков и институций дисциплинированной совместной деятельности, нечёткость различения между тем, что дозволено, и тем, что недозволено, а также недоверие, как результат горячих и не горячих конфликтов и этой нечёткости различения.

 

На встречу в марте 1999 года были приглашены неправительственные организации со всего Кавказа, те, кого мы знали к тому времени, что занимаются миротворчеством или близкими вопросами. Некоторые даже приехали без приглашения. Обсуждение было бурным. Было ясно, что без исполнительного органа Форум не выживет и не сможет осуществить свои грандиозные планы. А быть исполнительным органом, находясь в Лондоне, Алерту не имело смысла: Форум должен был быть более или менее самоуправляемым. Поэтому было постановлено, что, так как никому на Кавказе все остальные стороны не доверяют, офис Форума будет перемещаться, а его главным исполнительным должностным лицом будет некто нейтральный. Так уж случилось, что до приезда в Сочи, в Москве, я возобновил контакт с Максимом Шевелёвым, психологом, которого знал давно. В тот момент Максим нигде не работал. Я позвонил ему прямо из Сочи в Москву и спросил, захотел ли бы он участвовать в работе Форума, переселившись в Нальчик на год, если бы его утвердили. Он согласился, тут же прилетел в Сочи, форумовцы его проинтервьюировали, он оставил благоприятное впечатление, и его утвердили. Других кандидатов не было, никто не был готов к такому быстрому принятию решений. Правда, молодые чеченцы высказали свои сомнения, так как для них русский не был нейтральным лицом, но в целом, Форуму понравилась идея. Так на этот год был решён вопрос менеджмента Форума. Максим переехал в Нальчик и с помощью форумовцев там организовал офис, куда приезжали и работали по нескольку месяцев Коориданторы из других регионов. Структура Форума в тот момент была такой: Координаторы представляют Форум в своём регионе, а Исполнительный Секретарь работает в офисе Форума. Координаторы были из числа подписантов Эльбрусской декларации. Вестминстеровский Фонд выделил скромный грант для работы офиса Форума (мы в Алерте не теряли время, и между июлем 1998-го и мартом 1999-го нашли средства для поддержания орг. расходов Форума), который позволил создать офис, арендовав помещение, купив компьютеры и т.д. Форум был незарегистрированной организацией, ибо непонятно было, где его регистрировать, и офис Форума фактически был на балансе одной из неправительственных организаций в том регионе, где он находился, но в то же время—это уже была серьёзная сеть с зачатками организации.

 

Так оно и пошло. Помню одну из следующих встреч. Разношёрстая публика, собравшаяся на Форум, не давала работать всерьёз и принимать решения. Каждый приехавший объявлял себя Координатором своего региона. Пришлось самоопределяться. «Старейшины», или Подписанты Эльбрусской Декларации, и малая группка «примкнувших к ним», отъединившись, совершили маленький переворот: постановили, что право голоса имеют только они, т.е. только назначенные самими форумовцами представители с регионов. Форумовцем в изначальном смысле, Старейшиной, таким образом, объявлялся «подписант» Эльбрусской Декларации (хотя были некоторые, которые с момента подписания к Форуму больше отношения не имели). Именно эта группа назначила первую когорту Координаторов—из своего числа или из числа других лидеров НПО. В дальнейшем Форум кооптировал в ряды своих органов людей по необходимости, а все те, с кем и для кого Форум работал—так сказать, «массы» гражданского общества—объявлялись «участниками» Форума, нежели «членами», членства в Форуме не было.

 

Эти особенности устройства были необходимы для того, чтобы такая странная организация смогла бы хоть как-то выживать. Через год, на встрече в Кисловодске, возник очередной кризис. Максим открыл офис и организационно способствовал тому, чтобы Форум успешно функционировал—через интернет-рассылку и организацию мероприятий. Однако он не обладал знанием Кавказа, необходимым, чтобы люди чувствовали себя комфортно. Возник вопрос: кого же назначить Исполнительным Секретарём? Стало понятно, что впопыхах найти «нейтрального» невозможно. А средств и времени, чтоб долго искать, нет. К тому же, стоял вопрос переезда офиса. Куда он должен переехать? Предполагалось, что офис должен переезжать каждый год, и за 15 лет, если бы Форум выжил, побывать во всех основных регионах Кавказа.

 

Решение было найдено креативное. Сошёлся ряд обстоятельств: это были последние годы правления Шеварднадзе, видимого движения в сторону разрешения конфликтов Грузии не было никакого, но ещё существовал безвизовый проезд в Россию. Процветал Эргнетский рынок, и казалось, грузино-осетинские отношения принимают такой оборот, что, несмотря на формальное отсутствие разрешения конфликта, неформально он наименее болезненный из всех конфликтов Кавказа. Форумовцы решили, что отныне должность Исполнительного Секретаря будет выполнять один из них, и эта должность будет ротироваться. Однако проблема виделась в том, что если, скажем, офис Форума находится в одном городе, где есть сильный форумовец, который и становится Исполнительным Секретарём, он не сможет обеспечить нейтральность и паритет, так как нет таких кавказцев, которые у себя дома стали бы думать про весь Кавказ, и не просто думать, а реально сохранять баланс;-)

 

В итоге решение было предложено такое: перевезти офис в Тбилиси (учитывая также, как много кавказцев из различных регионов могут встречаться в Тбилиси—тогда даже абхазы были согласны туда ездить, если по форумовским делам, нежели для двустороннего «примирения» с грузинами), а Исполнительным Секретарём предложить Алана Парастаева из Южной Осетии, который будет работать при полной поддержке тбилисских форумовцев. Ночью, часов в 11, когда эта идея возникла, мы пошли к Алану в комнату. Он согласился на год переехать в Тбилиси и работать Исполнительным секретарём. Такой тандем—Тбилиси и Алан—удовлетворял всех, поэтому назавтра на заседании это предложение было утверждено единогласно.

 

Так Алан переехал в Тбилиси, а с ним вместе и Форум. Это был активный год. Миротворческие проекты Форума набирали силу, а с ними вместе—также и сопротивление, также и антимиротворческие политические процессы, также и то, что многие, думая, что они делают миротворческий проект, на самом деле делали проект «войнотворческий». Многие на Кавказе, на словах вполне понимая логику миротворчества, на деле считали, что их роль—подвигать свою «сторону» за счёт других, пользоваться такими проектами для голого продвижения вперёд повестки своей «стороны» в конфликте. К счастью, методика Форума позволяла скрадывать такие ситуации. Так, хотя черновой текст, написанный группой мониторинговой миссии, поехавшей в Панкисское ущелье, пестрел нецензурными выражениями в миротворческом смысле (скажем, представители одной из наций стилистически огульно и несправедливо характеризовались как «бандиты», и т.д.), но так как в миссии участвовали представители различных сторон, итоговый документ получился приемлемым и важным.

 

Вопрос языка конфликта встал перед Форумом во весь рост, как и вопрос принципов принятия решений. Как писать: Сухум, Сухуми или Сухум/Сухуми? Такого рода проблемы требовали анализа и выработки совместных, консенсуальных принципов. Принятие решений базировалось на консенсусе Координаторов из регионов. Однако «Подписанты» Эльбрусской Декларации, также, как и другие Старейшины (т.е. те, кто побывал Координатором, даже не будучи «Подписантом») получали совещательный голос. Собрать всех Координаторов на мероприятия становилось всё более трудно, а тем более—также и «подписантов», или хотя бы их значительую часть, и Старейшин... Особенно учитывая, что, исходя из того, что Форум родился из грузино-абхазского проекта, многие «Подписанты» были грузины и абхазы.

 

Процедуры всё углублялись и усложнялись. Было решено, что консенсус работает, даже если кто-то отсутствует (почти как в своё время дипломатические баталии в ОБСЕ: возможен ли консенсус минус один?). Постепенно становилось понятно, что если Форум продолжит действовать по принципу многосторонности, то его эффективность будет низкой. Что делать? Возникла идея того, что для проработки идеи или проекта до стадии их обсуждения на заседании Координационного Совета можно создавать Инициативные группы, которые могут быть от трёх до семи человек, но в которых должны быть вовлечены представители двух сторон хотя бы одного кавказского конфликта. Скажем, группа, состоящая из абхаза, осетина, чеченца и армянина была бы неправомочной готовить предложение для Координационного Совета, а группа из армянина, азербайджанца и абхаза—была бы правомочной. Структурный баланс интересов Кавказа складывается из интересов тех, кто хочет вернуться к статус-кво-анте, т.е. не дать права самоопределения меньшим, чем союзные республики единицам, и тех, кто хочет обратного. Поэтому присутствие представителей сторон хотя бы одного конфликта в целом балансирует восприятие и является гарантией взвешенного подхода к любой проблеме. Добавление к этим двум «нейтралов» только укрепляет сбалансированность. 

 

«Нейтралом» в каждый данный момент является та сторона, чьи этнополитические и/или государственные интересы не позволяют ей однозначно становиться на сторону того или иного протагониста данного конфликта. К примеру, армяне в грузино-абхазском конфликте являются «заинтересованными нейтралами», также и в российско-грузинском, а грузины—в армяно-азербайджанском, и т.д. Грузины, может, вообще-то не хотели бы, чтобы армяно-азербайджанский конфликт решился бы более в пользу армян, чем азербайджанцев, но необходимость решения конфликта для них превалирует над типом и вариантом решения. Если, конечно, мы говорим об акторах, пытающихся поступать рационально, и о рациональных аспектах конфликтов (что является упрощением).

 

На цахкадзорской конференции было решено, что офис Форума переезжает во Владикавказ, и что доверие между Координаторами возросло до той степени, что нет необходимости посылать туда представителя из другого региона Кавказа—все доверяют Ларисе Сотиевой. Она стала Исполнительным Секретарём. Более того, срок пребывания офиса в одном месте продлили от одного года до двух лет, чтобы дать возможность развернуться и институционализироваться. Это отражало также и зреющее понимание того, что у Форума происходит постепенный отрыв от «местных реалий», или во всяком случае есть такая опасность. Ещё через два года Форум переехал в Ереван на два года, а затем больше никуда: он перестал функционировать институционально...

 

Становилось всё яснее, что консенсуально многие вопросы не решить, тем более между встречами: надо было бы поднимать ответственность Исполнительного Секретаря, а между тем Исполнительный Секретарь был сверхчувствительным и «дипломатически корректным», и не хотел принимать слишком много решений, чтобы не казаться диктующим свою повестку: прибавление эффективности вело к дипломатическим трудностям. Когда-то, при принципиальном решении о создании позиции Испонительного Секретаря, мы исходили из чёткого понимания, что без исполнительных рычагов Форум не сможет состояться. Теперь мы искали способы выхода из тупика дипломатичности многосторонности, не нарушая принципов Форума, но увеличив его способность к быстрому реагированию. Но это было трудно, почти невозможно.

 

На одной из последних встреч, в Москве, когда обсуждалась стратегия Форума на будущее, которое не осуществилось, некоторыми был резко поставлен вопрос о доверии к Форуму и Координаторам внутри самих сообществ, регионов Кавказа. Получалось, что, во-первых, Координаторы пользуются различным авторитетом в различных регионах, а во-вторых, обилие некоординируемых нпошных проектов вообще, и в частности миротворческих проектов всех мастей, в некоторых регионах, и нажим на НПО со стороны властей в других регионах создают эффект отсутствия или даже падения доверия к Координаторам, Форуму и его деятельности. Как сделать так, чтобы Форум, оставаясь не представительской организацией, а чем-то вроде самопровозглашённой Академии, т.е. «местом», куда новички приглашаются со стороны узкого круга—Координаторов—стал бы более репрезентативным? Было понятно, что доверие к Форуму падает там, где разрыв между гражданским обществом и властями увеличивается, где общекавказская проблематика становится всё более подозрительной, растут антимиротворческие настроения и тенденции... Но как физически преодолеть эту проблему в масштабах всего Кавказа, так и осталось неизвестным.

 

Предпоследним масштабным проблеском активности Форума стала конференция «Язык конфликта». Её результаты так и не были опубликованы.  То, что этого не удалось сделать, также как и то, что многие в прошлом активные форумовцы потеряли к нему интерес, были явными признаками того, что Форум перестаёт функционировать в той активной форме, в какой это делал в течение шести предыдущих лет...

 

О Форуме, Кавказе и Европе

 

Реально от Форума на сегодня осталась интернет рассылка Эльдара Зейналова, спасибо ему за это, и связи между людьми.

 

Почему Форум впал в анабиоз, несмотря на все силы стольких людей, вложенные в его существование и институционализацию? Ответов много, и ряд из них я изложил: он был слишком громоздким, не имел достаточно средств. Но по-моему, двумя важнейшими причинами являются: отсутствие или спад лидерства в той форме, в которой оно сложилось, с одной стороны, и с другой—взаимосвязанно—изменение, резкое ухудшение политической ситуации на Кавказе. Давно прошли те времена, когда молодые ещё, по уровню энергетики, форумовцы могли отгрохать такое сложное мероприятие, как встреча экс-комбатантов, почти на энтузиазме. Хотя... Даже когда Форум впал в спячку, были осуществлены проекты почти на голом энтузиазме: скажем, выставка произведений детей Кавказа, посвящённых детям Беслана, которая пропутешествовала из Карабаха, через Ереван, Грузию и Южную Осетию на Северный Кавказ, а оттуда в Абхазию... Так что энтузиазм—вещь странная: а вдруг и ещё появится?

 

Если в Грузии, России, Азербайджане или даже в Армении (в признанных странах) Форум вызывал различного рода сомнения и критику, то, казалось, в «непризнанных» образованиях и в северокавказских республиках он должен бы приниматься на ура. И вначале так оно и было. Однако впоследствии стало ясно, что, к примеру, в Южной Осетии тоже нет особого доверия к Форуму и желания его поддержать всерьёз. Причина была, видимо, в том, что южные осетины, с одной стороны, пытались выстроить горизонтальные отношения с грузинами, а с другой, находились под сильнейшим нажимом российских спецслужб. Затем и Абхазия, место, где идея Форума была зачата в разговоре с Лейлой Таниа и Ликой Кварчелиа, вдруг перестала испытывать особые восторги по отношению к нему. И опять понятно, почему: Россия считала Форум попыткой расколоть Северный Кавказ новым способом, она всё подкручивала гайки, уничтожала чеченское восстание, снимала проблему национальных движений по всему Северному Кавказу, а тут—Форум. И Абхазия, как стратегическая союзница России, сильно зависимая от неё, становилась всё более критичной к идее сотрудничества одновременно с Северным и Южным Кавказом. К тому же в Абхазии начался период выборов президента, и все силы гражданского общества оказались направлены на прямое влияние на политику, и небезуспешно: президент Багапш был избран, более или менее честно, несмотря на нажим России, и в Абхазии установился режим относительно демократически избранной власти, пожалуй, единственный подобный режим на Кавказе. Испугавшись процессов в России, или решив не раздражать её сильнее, чем надо (а также не раздражать Азербайджан и идти на поводу у «новых грузин» под руководством Саакашвили), западные доноры тоже оказались незаинтересованными в поддержке такого странного и сложного устройства, как Форум, пронизывающего несколько уровней государственного строительства, несколько стран и юрисдицкий, международно признанных и непризнанных. Наилучшую поддержку Форум получил в своё время от неполитизированных, негосударственных доноров, таких, как Фонд Мотта и Фонд Большой Лотереи.

 

На Кавказе в целом восторжествовала политика дальнейшего распада и раскола. Кавказский Форум, как и кавказские народы, оказался щепкой в этой рубке в новых войнах тех акторов, которые показали неспособность цивилизованно решать противоречия.

 

Это был непередаваемый, неописуемый опыт.

 

Одно знаю, нутро мне диктует: необходимо делать общекавказские тусовки... Двусторонние? Обречённые попытки «поженить» две кавказские нации, которые решили развестись—что может быть безнадёжнее... Только мультилатерализм!

 

Двусторонние встречи на Кавказе имеют смысл, когда конфликт ещё не взорвался, между соседями, которым надо помочь стать друзьями, к примеру, между грузинами и армянами, нежели между теми, кто уже стал «противником» в итоге войны.

 

И тем завершилась наша медиация в общекавказских рамках. Да и всё остальное в общекавказских рамках остановилось. Может, временно? Это была «другая» медиация. Я уже говорил: некоторыми школами считается, что посредник в переговорах в конфликтных ситуациях должен быть «чужаком», так как только отсутствие глубоких знаний о регионе позволит ему сохранить непредвзятость. Иначе он выберет ту или иную сторону в «любимчики», и пиши пропало.

 

Другие школы говорят, что  понятие медиации—или посредничества—шире и включает в себя также и фасилитацию, и арбитраж—который, хоть и в неофициальной обстановке, предпринимается профессиональными юристами. Юристы могут и не быть специалистами по региону, однако у них есть свой опыт решения конфликтов и свои приёмы, своя технология, в частности, закон. Пока не будет создана надстроечная структура на Кавказе, типа Европейского Союза (кавказский вариант), арбитраж не будет возможен, разве только арбитраж Евросоюза: ведь для арбитража нужно, чтобы стороны принимали или хотя бы де-факто жили в сети законов и правил, общих для всех. Арбитраж возможен внутри легальной системы. На Кавказе анархия и война, здесь нет общепокрывающей юридической системы, СНГ таковой не стала, другие не возникли...

 

Я свою роль не рассматривал как посредническую, но как каталитическую—я считал себя катализатором миротворческих инициатив. Однако когда меня критиковали за то, что я права не имею так уж сильно их катализировать—один из аргументов, приводимый критиками, был следующим: «Он слишком много знает и понимает, иностранец был бы лучше». Получалось, что лучше каждый раз начинать заново, когда иностранец приезжает в регион, постепенно влюбляется в него, изучает его и становится специалистом по нему—и пока он не стал специалистом, то он будет неплохим медиатором, ибо будет непредвзят... Получалось, что лучше терять эффективность, привозя каждый раз чужаков, лишь бы абстрактная непредвзятость сохранялась... Иностранцы (послы, работники международного развития и другие) тоже, пожив или поработав в регионе несколько лет, отправлялись обратно под тем соусом, что они перестали быть непредвзятыми. Получалось, что тот, кто много знает и понимает, уж не годится. В этом подходе—«Пусть будет чужак, чтоб мы его не подозревали в предвзятости»—есть явная нотка спекулятивности. Чужака-то легче обернуть вокруг пальца, чем своего, кавказского. Я наблюдал много лет, как всё новые и новые руководители миссий или послы ООН, ОБСЕ и т.д. пытаются продвинуть вперёд миротворческую повестку и, добившись малого успеха, а чаще не добившись ничего, уезжают. На их место приходят новые, и теряется время, пока они поймут, что можно сделать и как это делать.

 

Проблема в различных пониманиях предвзятости. Есть абстрактная непредвзятость, и она служит абстрактной справедливости. А есть конкретная предвзятость, которая может служить конкретной справедливости. Абстрактная справедливость—часто несправедлива конкретно. Скажем, если двое поступают на работу, но в офисе проводится политика «позитивной акции» (affirmative action), т.е. на работу предпочитают принять представителя национальных меньшинств—может случиться несправедливость, ибо тот, кто сильнее по своим профессиональным качествам, не пройдёт из-за абстрактной справедливости, предпочитающей представителя нацменьшинства.

 

Чтобы моя предвзятость не влияла на работу, я консультировался, советовался. Система Кавказского Форума планировалась быть такой, чтобы избежать конкретной несправедливости, оставаясь, в коллективе, непредвзятой. Таковым мог быть только весь Форум, в целом. Но в итоге случилось другое: стало понятно, что если Форум—модель Кавказа, а Кавказ состоит из намного бо`льшего количества единиц непризнанных, чем признанных, негосударственных, чем государственных—Форум наступает на мозоли государств слишком сильно. Оказалось, что Кавказ—не про государства. А как иначе, чем через государства, создавать системы управления и действия на Кавказе—фантазии не хватало понять, да и меркантильные интересы власть имущих мешали.

 

Я был бы рад сотрудничать с государствами. Но за годы после распада Союза то, что на их месте сложилось и узурпировало это название—оказалось в первую очередь направленным на самого себя, на самовыживание за счёт своего «материала», своих граждан. Магазин для продавца. Государства оказались пиявками на теле общества, пьющими из него кровь, нежели инструментами этих обществ для осуществления их плана стремления к процветанию. Произошло невиданное отчуждение реальных обществ от государств. Поэтому конфликт с государствами был неизбежен. Он мог оказаться кровавым или не очень, молчаливым или громким, но он всё углублялся, общества всё более раскалывались, и Форум испытывал этот нажим на себе.

 

Ещё одна проблема была в укоренённом и почти незаметном, но наличном психологическом «этнизме», присутствующем на Кавказе, «этнизме», который также и отразился на структуре Форума. Каждый Координатор, хотели мы того или нет, становился «представителем» своей «стороны», нации. И если, скажем, Координатор из Кабардино-Балкарии был кабардинцем, то получалось, что балкарцы в Форуме не представлены. Чтобы преодолеть этот эффект, мы работали над тем, чтобы Форум воспринимался не представительской организацией, а экспертной. Это означало, что Координаторы—эксперты, специалисты в ряде областей и в миротворчестве, и они не представляют свои регионы или, тем паче, «нации», а имеют обязательство представлять Форум, как организацию, в своих регионах.

 

Но эта путаница, упрощённая идея о том, что если человек—абхаз, то он представляет абхазов, а армянин—армян, это приравнивание этничности к представительству и к специальности оставались слабой стороной и Форума, и всего Кавказа в целом. Я это испытывал много лет: допущение, что если я армянин—то я специалист по Армении. Если я говорил своё мнение о ситуации в Армении—меня внимательно слушали. А если я говорил своё мнение о ситуации в США, Великобритании или Грузии—то меня слушали как «чужака», недоверчиво. Хотя мои высказывания об Армении были не более глубокими, чем о Грузии. Я ведь жил вовне.

 

Форум предпринимал шаги, чтобы выйти из этого тупика. Так, направления деятельности курировались теми, кто или был в них заинтересован больше, чем другие, или имел профессиональное преимущество: Школа Фасилитации произошла в Тбилиси в связи с тем, что навыки фасилитации там, восходящие ещё к грузинской школе психологии с советских времён, наиболее развиты по сравнению с другими регионами Кавказа. Забытые Регионы курировались в основном осетинами и карабахцами—теми, кто чувствовал себя особенно «забытым» на Кавказе.

 

Оказалось, к примеру, что осетины—народ, которому на Кавказе доверяют многие, несмотря на их конфликт с грузинами и ингушами. Осетинам доверяли даже грузины, уж не говоря о русских, армянах, азербайджанцах, кабардинцах, карачаевцах и т.д. Только ингуши могли частично не доверять, да и то, те, с кем мы работали, в этом проблемы не видели. Не случайно два из четырёх Исполнительных Секретарей Форума были осетинами. Армяне... Мало того, что я был армянин, ещё и, захоти мы, мы бы могли укомплектовать армянами представительство Форума в каждом регионе Кавказа. Ибо армяне есть везде, но и кроме того, они занимают ключевые позиции в неправительственной сфере в очень многих регионах. Приходилось балансировать армянское присутствие, но это плохо удавалось, тем более, когда Форум переехал в Ереван. Ну а как быть, если армяне везде, да к тому же и в Армению Форум можно было перевезти, а в Азербайджан—никак? В Азербайджане Форум бы парализовался, или пришлось бы исключить участие армян почти из всех мероприятий. Было бы великолепно, конечно, перевезти офис в Баку и оттуда не только начать работать с азербайджанцами, но и с рядом других регионов и национальностей, которые в силу политических или каких причин оказывались не столь включёнными в работу Форума, как другие, к примеру, с Дагестаном, а также с тюркскими народностями Северного Кавказа. К сожалению, это оказалось политически невозможным.

 

Так национальная окраска определяла, в какой-то степени, приоритеты. Так и должно было быть, и если бы Форум существовал в более или менее цивилизованных условиях, он бы многое совершил, благодаря принципу ротации, проникая в различные уголки Кавказа.

 

Но одна из причин того, что Форум не смог встать на ноги после ухода Алерта из проекта, была также и в «этнизме»: в том, что «многосторонняя» структура управления делала его неэффективным. Этот тупик концептуально так и не был преодолён. Для тех, кто замыслит нечто подобное в будущем: преодоление этого тупика заключалось бы в том, чтобы была создана организация, занимающаяся общекавказской деятельностью, но не зависящая от мнения людей из разных сторон Кавказа: это должна быть хорошо иерархизованная реальная крепкая организация. А её общекавказская идеология должна будет подпитываться не физическим влиянием людей со всего Кавказа, а её миссией и мандатом. Люди здесь будут работать независимо от своих национальностей, и основным критерием их отбора будет профессионализм и преданность миссии организации.

 

Вывод, который я, завершая данные записки, вычленяю: когда представители гражданских обществ сторон конфликтов встречаются и хотят делать что-то вместе, медиация становится чем-то побочным, хотя и происходит постоянно. Эти представители—не медиаторы в собственном смысле слова. Они «не-непредвзяты» (they are not impartial). В английском есть выражение partial facilitator («односторонний» (?) фасилитатор, представляющий или поддерживающий одну из сторон в конфликте, или «частичный» фасилитатор (а частично—«нефасилитатор»)), которое характеризует этих людей. Таким был и я. Но есть две интерпретации слова partial: в одном из его смыслов, это человек, который имеет интерес «шкурный», т.е. интерес, в данном контексте, продвинуть «добро» для своей «стороны». И если мир основан на реалполитик, на том восприятии, что любая игра—это игра нулевой суммы, где выигрыш одного равен проигрышу другого, то такой человек никогда не сможет быть настоящим миротворцем. В другом смысле, мир основан на восприятии положительной суммы, и этот человек не преследует интереса «победы» своей «стороны», у него не «эгоистический» интерес, а «идеалистический»: он хочет, чтобы всем, вовлечённым в конфликт, было хорошо, чтобы все вместе нашли выход из ситуации. При такой интерпретации локальный миротворец становится очень сильным. В таком случае он partial, т.е. «не-непредвзят», т.е. заинтересован в том, чтобы найти решение, выгодное всем вместе. Если бы он был чистым «альтруистом», это всё же оставалось бы в рамках реалполитического видения, видения нулевой суммы, где он просто жертвовал бы интересами своей «стороны». Но он не чистый «альтруист». Он не пацифист и не пораженец. Он «идеалист» (так называется данный подход в англоязычной науке международных отношений): он не просто верит, но и аргументированно знает, что реалполитик ведёт к проигрышу всех, кто действует в его рамках; что компромиссы иногда невозможны, и надеяться на них—иногда бесперспективно. (Компромисс—понятие из теории реалполитик.) Что есть такие ситуации в мире, где необходима смена парадигмы, чтобы всерьёз попытаться чего-то достичь.

 

Приметы этой возможной смены парадигмы, более того, реальные примеры, которые релевантны также и именно для темы медиации, были зарегистрированы в течение работы Кавказского Форума: это и использование миротворцев с двух регионов, находящихся в конфликте, для совместной поездки в другой регион, где есть конфликт, с мирным посланием. И то, что регионы-«начинки сэндвичей», оказавшиеся «зажатыми» между конфликтными регионами, как Гальский район и осетины, могли бы переосмыслить своё положение и из «жертв» стать сознательными медиаторами между сторонами, начать сознательно реализовывать свою посредническую роль, которая и так налична. Если бы Форум остался, следующим шагом было бы планирование подобных проектов: построение возможностей для гальцев посредничать между абхазами и Грузией, и для осетин—посредничать между Россией и грузинами на уровне гражданских инициатив. И этот потенциал всё ещё есть, несмотря на перипетии последних лет, его можно возродить и использовать.

 

Далее, в контексте превентивных мер на Кавказе, было бы очень важно, чтобы Кавказ фасилитировал развитие грузино-армянского диалога. Это тоже старая проблема, но непризнанная. И дело здесь не только в Джавахетии. Джавахетия—это только одна из проблем в отношениях этих двух стран и наций. Есть и другие. Как братья, ревнивые друг к другу, эти два народа накопили много проблем в отношениях друг с другом, но оба не хотят этого признавать и не хотят входить в серьёзный диалог. Это одна из тех тем, что даже международные доноры бы поддержали, найдись интерес с грузинской и армянской сторон. Но он не находится. Удовлетворяются отношениями на правительственном уровне, плюс многочисленные тусовки, которые, однако, не ставят целью обсудить именно грузино-армянские отношения. А почему грузино-армянские, спросите вы? Почему не грузино-азербайджанские? Да, там тоже есть проблемы. И всё же, сотрудничество по поводу трубопровода, а также то, что Грузия, Турция и Азербайджан составляют часть оси «Восток-Запад», в отличие от Армении, которая в конфликте и с Турцией, и с Азербайджаном... А также то, что Грузия, потерявшая территории, в этом смысле союзник Азербайджана по вопросу территориальной целостности, делают отношения Грузии и Азербайджана менее проблематичными. В армяно-грузинских же отношениях есть много проблем. В Армении не изучаются грузинский язык и культура в достаточной мере, институционально, хотя это помогло бы взаимному укреплению идентичностей обеих наций. То же и в Грузии—не считая армянских школ, которые и так в трудном положении, и существуют только благодаря тому, что там, и не только в Джавахетии, ещё осталось армянское население. Оно, правда, поредело: его меньше в Тбилиси, чем раньше. Всё же оно есть. Армяне из Армении едут летом в Аджарию отдыхать. Армяне едут в Грузию торговать. Через Грузию—в Турцию и обратно. В целом, армянский народ чуть больше знает Грузию, чем грузинский—Армению. Грузины в Армению не едут, некоторые впервые оказались в Армении во время августовской войны, когда желали вылететь на Запад, а тбилисский аэропорт был закрыт, и они приехали в Армению, вылетать отсюда. Если в Грузии есть один-два общеюжнокавказских или международных института, где могут быть один-два армянских преподавателя и студента, то в Армении грузинских преподавателей и студентов почти нет. Армения, после признания Россией Абхазии и Южной Осетии, не признаёт их, но в то же время отношения с Грузией продолжают оставаться напряжёнными. Теперь уже по вопросу армянских церквей в Грузии, плюс к Джавахетии. Два братских народа—и не знают истории друг друга, не знают, как именно их истории переплетены. Составить бы сравнительную историю Армении и Грузии... В Грузии явно ревнивое отношение к армянам, и потому, что армяне играли важную роль в старом Тифлисе, которую теперь не играют... И потому, что армяне в Абхазии во время войны поддержали абхазов... И из-за Джавахетии... В Армении тоже есть элемент негативной установки к грузинам, несмотря на дружбу и сотрудничество. Армения зависит от грузоперевозок по территории Грузии, и это не облегчает отношения. Грузия боится, что военные базы России на территории Армении будут использованы против неё. Наконец, после окончания августовской войны, хоть Грузия и не вошла официально в НАТО, но Запад решил всерьёз углубить защитные способности Грузии, а ОДКБ, с другой стороны, тоже решила укрепиться. Итог: единственная открытая граница между двумя военными блоками, военными союзами, альянсами—это граница между Грузией и Арменией. Закрой эту границу—и дробление Кавказа будет почти совершенным. Учитывая ситуацию на Кавказе и вокруг, есть силы, которые были бы рады и дальше баламутить воду, а может, и правда резко ухудшить отношения Армении и Грузии. Ведь разделяй—и властвуй!

 

На этом фоне серьёзный диалог на неправительственном уровне по всему ранжиру проблем и возможностей сотрудничества был бы очень важен. Но гражданские общества двух стран недостаточно это осознают. Грузия обычно отбояривается от попыток Армении укрепить отношения с ней, чтобы Азербайджан не обиделся. Грузия также, будучи местом большей части армяно-азербайджанских или трехсторонних тусовок, осознанно не взяла на себя роль фасилитатора армяно-азербайджанского диалога. Не захотела или не посмела, из-за собственных конфликтов. Итог: две страны, союз и совместная деятельность которых коренным образом бы поломали негативные тенденции, развивающиеся на Кавказе, идеологически полностью разобщены, чуть ли не находятся на противоположных полюсах интересов. Ось региональной кристаллизации на Кавказе не срабатывает.

 

Европейский Союз ускоряет своё присутствие на Кавказе, устанавливает всё больше связей. Пример Европейского Союза, где идеал сотрудничества, начавшись с конкретной экономической и безопастностной основы, создал инклюзивную, включающую систему из 28 стран, уникальную в мире—служил нам путеводной звездой, когда мы создавали Форум, и продолжает служить. Попытки создания объединённых структур на Кавказе в той или иной форме продолжаются. Их, наверное, станет даже больше в ближайшее время. Идея объединения Южного и Северного Кавказа сегодня кажется очень опасной, так как, казалось бы, напрямую «посягает» на всеобщий суверенитет России на Северном Кавказе. Но это не так. Мир сложнее, чем суверенитеты. Россия как легитимный актор на Кавказе только и возможна не иначе, как через Северный Кавказ, или во всяком случае включая участие Северного Кавказа в процессы на Кавказе в целом. Ну как можно говорить о Южной Осетии, не принимая во внимание Северную? Так что предположение, что, не ограничившись объединительными усилиями на Южном Кавказе, а пытаясь в них включить Россию и Северный Кавказ, мы создадим «противника» из России, неверно. Слово «идеализм» имеет и свой более знакомый всем смысл: вера, что, несмотря на то, как представляется реальность сегодня, она изменится к лучшему, продвинется к логичному своему варианту в скором времени. Когда Жан Моне выдвигал свои идеи, никто не мог предположить, во что они выльются через десяток-другой лет. Ещё в 1985 году в мире было только несколько человек, которые верили, что Советский Союз может исчезнуть. И сегодня мало людей, верящих, что на Кавказе возможны совместные структуры, созданные для того, чтобы люди могли здесь жить свободно, передвигаться свободно, и что товары и идеи здесь тоже смогут когда-либо передвигаться свободно.

 

Другое дело, что сложно работать со всем Кавказом. Но работать, пытаясь объединить только Южный Кавказ, на мой взгляд, то же самое, что пытаться собрать воедино тело человека, имея одну руку, две ноги и половинки туловища и головы: не получится. Когда я говорю об участии России, я не имею в виду включение всего Южного Кавказа в состав России, я имею в виду не этот вариант «объединения» Кавказа. Я имею в виду её легитимное и честное участие в объединённых структурах Кавказа. Но для этого необходимо «видение» (vision) «идеалполитик»!

 

Если Европа и правда собирается прислушаться к опыту кавказских миротворцев из гражданского общества, ей надо посоветовать следующее: дай им возможность работать, претворять их мысли в реальность! Не канализируй свою помощь через госструктуры, которые коррумпированны или враждебны, а через гражданское общество! Создай школу молодых миротворцев, серьёную, постоянную, качественную и практическую! Не диктуй им свои повестки, а дай им возможность совместно выработать независимые повестки, как это и происходило в Кавказском Форуме!

 

Я завершаю эти заметки в трудный для Кавказа период: августовская война и финансовый кризис ещё более ухудшили ситуацию на Кавказе. Если до войны в августе хоть какие-то миротворческие проекты финансировались западными донорами на Северном Кавказе, то после неё это прекратилось. Под угрозой проекты также южнокавказские, в первую очередь связанные с Грузией и Абхазией, Грузией и Южной Осетией. Россия не умеет финансировать проекты развития, а тем более миротворческие: в России ещё не сложилось это мышление, мышление граждан мира, помогающих тому или иному региону выкарабкаться из тупика. А другие доноры стали ещё более осторожными, чем были, в вопросе финансирования «межграничных» проектов. Евросоюз решил решительно развить стратегию для шести государств бывшего СССР. Евросоюз, таким образом, активизирует свою позицию в регионе. Это можно приветствовать. Но будет катастрофично, и не только для Кавказа, но и для мира, если окажется, что в итоге этого нового подхода Кавказ станет ещё более разобщённым, чем сейчас. И наоборот: буде Европа решительна и осторожна, она сможет способствовать тому, чтобы миссия Кавказского Форума продвинулась, и чтобы на Кавказе обеспечились в большей мере свободная циркуляция людей, товаров и идей.

 

А что такое циркуляция идей? Это циркуляция культур. К сожалению, западные доноры, пытаясь развить демократию, рынок и права человека, упустили из виду культуру. Вернее, не упустили, но постановилии, что культуры—вещь национальная и должны развиваться самими народами и государствами, кто как умеет и может. В итоге спад культуры повсеместный, так как денег нет, культура на остаточном принципе. А ведь именно культура создаёт механизм для абсорбции тех же идей рынка и демократии. Ведь именно культура могла бы всерьёз продвинуть знание народами Кавказа друг друга. Я не имею в виду безвкусную квазинациональную музыку и застолье, они и так общие, а серьёзную культуру. Мы в Форуме мало работали по культуре, так как западные доноры могут оправдать проекты по культуре только в том случае, если это способ для прямого продвижения идей демократии и рынка, или же речь идёт о продвижении западной культуры на Кавказе. Миротворческий потенциал культуры нами тоже мало использовался, уже по другой причине: дело в том, что слишком много совместных концертов или кинофестивалей проводится, где якобы есть миротворческий потенциал, однако они не меняют отношения наций друг к другу, ибо в культуре, как она понимается в постсоветских сообществах, силён компонент традиционализма, ну а традиционализм националистичен, шовинистичен. Создавая общее культурное пространство, необходимо преодолеть этот «мелкопоместнический», провинциальный «национализм» «старой культуры».

 

Всё же сильные общекавказские культурные проекты были сделаны: «Писатели Кавказа о войне», выставка картин детей Кавказа детям Беслана... Наиболее приближающаяся к культуре тема, которая обычно приветствуется западными донорами—это СМИ и работа с журналистами, включая съёмки документальных миротворческих фильмов о «другой стороне». В этой области тоже был ряд существенных проектов. И всё же, сама методика проведения реально культурных проектов, направленных на укрепление основ миротворчества, ещё недоразработана. Вот и задание Евросоюзу, который должен лучше других понимать, как важно развивать культуры в полилоге, в полифонии, знакомить народы с культурами друг друга, создавать предпосылки для совместного творчества: развить методику миротворческих культурных проектов, обобщив опыт уже сделанных на Кавказе или в других конфликтных регионах мира, и начать массированное воздействие на культуры Кавказа. Это бы отобрало культуру из рук прогнивших институтов, типа постсоветских Союзов Писателей и Художников, поддержало бы альтернативную, молодёжную культуру, выделило бы истинно ценную, передаваемую культуру каждой нации на Кавказе, помогло бы нациям узнать друг о друге на новом уровне, и совместное культурное творчество, а также соперничество культур стали бы новой основой для региональных платформ. Ибо цивилизация у нас общая, всемирная, культуры—разнообразны, кавказские, а регион—один: Кавказ.

 

 

 

[1] Эссе-мемуар написан в рамках проекта Интернейшнл Алерт «Медиация», начавшегося летом 2008 г. Начало мемуара написано до августовской войны, а завершён черновик осенью, после войны. Переработан для окончательной публикации на русском летом 2009 г. Алерт позволил опубликовать.

[2] Я работал заместителем директора вновь организованного Центра Региональных Исследований, который развалился по политическим причинам через несколько месяцев после того, как я уехал из Армении, а Ашот Манучарян, Главный Советник президента, куратор Центра, подал в отставку.

[3]Strategies in Ethnic Conflict and a Regional Cooperation System for the Caucasus. In: Gianni Bonvicini, Ettore Greco, Bernard von Plate, Reinhardt Rummel (eds.) Preventing Violent Conflict: Issues from the Baltic and the Caucasus. A Joint Study of the Istituto Affari Internazionali, Rome, and the Stiftung Wissenschaft und Politik, Ebenhausen. Nomos Verlagsgesellschaft, Baden-Baden, 1998 (Aktuelle Materialien zur Internationalen Politik, Band 50).

[4] В 1953 г. Возник Московский Логический Кружок. В конце 50-х Г.П. Щедровицкий преобразовал его в Московский Методологический Кружок. Так возникла методология мыследеятельности. В начале 1970-х Щедровицкий начал организовывать первые масштабные организационно-деятельностные игры (ОДИ).

[5] Теперь уже, в течение года после написания первого варианта статьи, мы провели четыре организационно-деятельностных игр. И будем проводить ряд других. Примеч. августа 2009 г.

[6] Скажем, «адыгский консенсус»: сложную, красивейшую и вполне работающую систему достижения консенсуса через совмещение голосования и согласования, основанную на разделении электората по трое.


00:11 Сентябрь 07, 2014